Члены Политбюро садились вдоль стола у стены лицом к нам, военным, и к большим портретам Суворова и Кутузова, висевшим на противоположной стороне кабинета. Сталин слушал доклад, прохаживаясь у стола с нашей стороны. Изредка подходил к своему письменному столу, стоявшему в глубине кабинета справа, брал две папиросы «Герцеговина Флор», разрывал и набивал табаком трубку.

Доклад наш начинался с характеристики действий своих войск за истекшие сутки. Фронты, армии, танковые и механизированные корпуса назывались по фамилиям командующих и командиров, дивизии – по номерам. Так было установлено Сталиным. Потом мы все привыкли к этому, и в Генштабе придерживались такой же системы.

Затем докладывались проекты директив, которые надо было отдать войскам. Директивы Ставки подписывали Верховный Главнокомандующий и его первый заместитель или начальник Генерального штаба, а когда в Москве не было ни Г.К. Жукова, ни А.М. Василевского, вторым подписывался А.И. Антонов. Распоряжения меньшей важности заканчивались фразой «По поручению Ставки», и дальше следовала подпись либо А.М. Василевского, либо А.И. Антонова. Часто такие распоряжения формулировались прямо в Ставке.

Тем временем мы извлекали нашу синюю папку и начинали докладывать просьбы фронтов. Они касались главным образом пополнения войск живой силой, поставок вооружения, техники, горючего. Конечно, предварительно все эти просьбы рассматривались в Генштабе с участием командующих видами вооруженных сил и родов войск».

Довольно подробное описание стиля работы Верховного Главнокомандующего встречаем у А.М. Василевского. «Была ли Ставка постоянно действующим органом при Верховном Главнокомандующем? – ставит он вопрос.

Да. Была. Но при этом надо представлять себе, что работа ее строилась по-особому… Понимать под Ставкой орган, постоянно заседавший в буквальном смысле слова при Верховном Главнокомандующем в том составе, в котором он был утвержден, нельзя. Каждый из членов Ставки держал с Верховным Главнокомандующим связь. Сталин знал, сколь важна деятельность членов Ставки по их основной деятельности, а поэтому не считал возможным и необходимым собирать всех их в полном составе, а периодически вызывал отдельных членов Ставки для выработки, рассмотрения или утверждения того или иного решения, касающегося руководства боевой деятельностью вооруженных сил на данном этапе борьбы.

За более чем 30-месячный период моей работы в должности начальника Генерального штаба, а в дальнейшем и в бытность членом Ставки она полностью в утвержденном ее составе при Верховном Главнокомандующем ни разу не собиралась.

Как правило, предварительная наметка стратегического решения и плана его осуществления вырабатывалась у Верховного Главнокомандующего в узком кругу лиц. Обычно это были некоторые из членов Политбюро ЦК и ГКО, а из военных – заместитель Верховного Главнокомандующего, начальник Генерального штаба и его первый заместитель. Нередко эта работа требовала нескольких суток. В ходе ее Верховный Главнокомандующий, как правило, вел беседы, получая необходимые справки и советы по разрабатываемым вопросам, с командующими и членами Военных советов соответствующих фронтов, с ответственными работниками Наркомата обороны, с наркомами и особенно руководящими той или иной отраслью военной промышленности. Огромная работа в тот период проводилась ответственными работниками Генерального штаба и Наркомата обороны. В результате всестороннего обсуждения принималось решение и утверждался план его проведения, обрабатывались соответствующие директивы фронтам и назначался день встречи в Ставке с командующими, привлекаемыми к реализации намеченных операций.

Начиная с 1942 года при проведении крупных операций и особенно таких, к выполнению которых привлекались несколько фронтов, Ставка посылала на эти направления своих представителей. Представители несли перед Ставкой ответственность за разработку детального плана операции, производимую Генеральным штабом совместно с командованием фронтов, за правильную и своевременную подготовку войск.

Не лишним будет подчеркнуть, что Ставка Верховного Главнокомандования не только помогала фронтам, но зачастую и учила их искусству побеждать».

Многое из уже отмеченного в стиле деятельности Верховного Главнокомандующего и Ставки повторяется в воспоминаниях наркома ВМФ тех лет. «В своей повседневной жизни, – отмечал Н. Г. Кузнецов, – Верховный Главнокомандующий опирался прежде всего на аппарат Генерального штаба… Г. К. Жуков, А. М. Василевский, Н. Н. Воронов, С. К. Тимошенко, К. Е. Ворошилов, как представители Ставки, выполняя поручения Верховного, часто бывали на фронтах, лично делали ему доклады, проверяли на местах выполнение директив Ставки. Бывая на ее совещаниях, я всегда видел там начальника Генштаба, командующих фронтами или армиями. И.В. Сталин предпочитал советоваться в первую очередь с теми военачальниками, которые непосредственно принимали участие в подготовке той или иной операции или на которых было возложено выполнение директивы Ставки…

Мне, как моряку, хочется добавить, что Сталин внимательно следил и за обстановкой на флотах. Он не раз вызывал меня для уточнения флотских вопросов, когда я испрашивал разрешения на проведение той или иной крупной операции на море. Часто он требовал от меня обстоятельного доклада, когда шли конвои в Мурманск и Архангельск, когда принимались в Англии и переводились в наши базы принятые в счет итальянского трофейного флота английские и американские корабли, или думал о судьбе Балтийского флота, когда в сентябре 1941 года положение в Ленинграде было очень серьезным. Таких примеров можно привести множество.

На одной встрече с читателями меня спросили: «Верно ли, будто И.В. Сталин не любил, когда ему возражали?» Как можно было ответить коротким «да» или «нет»? Иногда Сталин действительно не терпел возражений. Но во многих случаях терпеливо выслушивал их, и люди, имевшие свою точку зрения, нередко даже нравились ему. Таково не только мое мнение. В апреле 1968 года мне довелось беседовать на эту тему с маршалом К.К. Рокоссовским. Он прямо сказал:

– Если мне удавалось обосновать свою точку зрения, Сталин всегда соглашался со мной.

Конечно, случалось, что Сталин прерывал докладчика, даже очень резко. Но это бывало, когда ему казалось, что тот плохо знал суть вопроса. Сталин любил доклады обоснованные, убедительные, продуманные».

Сталин, отмечал Дмитрий Федорович Устинов, в годы войны нарком вооружения, «сумел наладить безупречно четкую, согласованную, слаженную работу всех звеньев управления, добивался безусловного исполнения принятых решений.

При всей своей властности, суровости, я бы сказал жесткости, он живо откликался на проявление разумной инициативы, самостоятельности, ценил независимость суждений. Во всяком случае, насколько я помню, как правило, он не упреждал присутствующих своим выводом, оценкой, решением. Зная вес своего слова, Сталин старался до поры не обнаруживать отношения к обсуждаемой проблеме, чаще всего или сидел будто бы отрешенно, или прохаживался почти бесшумно по кабинету, так что казалось, что он весьма далек от предмета разговора, думает о чем-то своем. И вдруг раздавалась короткая реплика, порой поворачивавшая разговор в новое и, как потом зачастую оказывалось, единственно верное русло.