Можно просто взять полтысячи бойцов да и стереть отряд Пашкова к той самой матери. Но почему-то, этот вариант мне категорически не нравился. Причина самая простая. Они свои. Со своими можно ругаться, спорить, даже драться. А вот просто перебить – это совсем неправильно. Скажем так, силовой вариант оставим на самый крайний случай.

Что тогда у нас еще остается? У нас есть острый недостаток церквей и служителей. Да, на мою челобитную в Тобольскую епархию ответ поступил. В Приамурье теперь не один отец Фома, настоятель Благовещенской церкви, а еще девять служителей. Но народу-то уже собралось многие тысячи. Ну, пусть не многие, но тысяч пять христианских душ имеют место быть. Да и тысяч двадцать или около того язычников наверняка нуждаются в духовном просвещении. Вот туда бы активность воеводы и направить. Значит, отец Фома идет с нами.

Судя по известной мне истории, воевода любит военный порядок. Значит, оденем бойцов образцово, возьмем самых верных и лучших. Причем возьмем немало – сотни три: продемонстрировать силу тоже бывает полезно. Ну, понятное дело, подарки возьмем. Ясак пусть сам везет, если захочет. Отправит его в Москву от Приамурья.

К слову, воевода-то наш уже изрядно хворый. В монастыре, куда он скоро удалится, у него здоровьишко и совсем сдаст. Он и трех лет не проживет. Поговорю-ка я с дедом Лавром. Мы ж как-никак через Людку родственники. Может, он чем-то воеводу и подлечит? А там… Как учила меня самая мудрая женщина в моей жизни, моя мама, лучший способ соврать – сказать правду.

Примерно прикинули. Теперь исполнять. Тихонько, чтобы не нарваться на любимую супругу, выскользнул из дома и побежал в контору. Там уже крутились неутомимый Гришка и пара помощников, которые появились у него не так давно. Перво-наперво вызвал Степана. Как известно, кто владеет информацией… и далее по тексту.

Ситуация у моего начальника складывалась не самая радужная. Сидел он в Верхнешилкинском городке, который потом будет Нерчинском. Сидел плохо. Не хватало продовольствия, много было больных. Вокруг жили отнюдь не мирные народы, временами нападавшие на острог. Сам воевода тоже был хворым. Тем не менее пытался высылать отряды для сбора ясака, приведения туземцев к шерти. Пробиться к Албазину, где его ждали запасы и отряд Бекетова, он не мог. Сам же Бекетов идти на соединение тоже опасался.

Все это, конечно, грустно, но для меня хорошо. Загружаем струг продовольствием. Попробуем спасти воеводу, а уж со спасенным и говорить легче. Позвал Гришку, чтобы тот организовал погрузку, сам же пошел к Тимофею. Благо, последний жил недалеко, в уже немаленьком доме, с женой и новорожденной дочкой.

Вышло не очень удобно. Практически снял я своего ближнего человека с жены. Ну, что тут сделаешь, дела не ждут. После его недолгой, но искусной речи с пожеланиями мне недалекого и эротического путешествия, все же смог ему объяснить всю сложность ситуации. Он тоже считал, что сначала нужно попробовать договориться. А уж потом, если не выйдет, всех грохнуть.

Вместе с ним пошли к складу, где хранилось вооружение. Отобрали две сотни самых новых, сверкающих кирас, шлемов. Взяли и сотню алебард-бердышей, которые казаки использовали без особого желания. Но смотрятся они замечательно. Решили, что пойдет с нами из Хабаровска сотня казаков, а две сотни будут благовещенские. Туда уже отправили гонца. Да не просто гонца, а Макара – считай, самого уважаемого казаками человека, моего старого друга. На нем подготовка отряда, кораблей, прочих необходимых для путешествия примочек.

Тимофей отправился собирать отряд, а я побежал крутиться дальше. Следующим пунктом маршрута был Клим Иванов, главный над военной техникой. Клим был женат… на артиллерии. Всё, что не было связано с механикой или с кузнечным делом, его просто не интересовало. Так и жил бобылем. Если бы я не настоял на строительстве для него нормального дома, он и ночевал бы при мастерских.

Дома его не было. Зато в мастерских он был. Уже о чём-то ругался с мастеровыми, показывал новые образцы. Работает человек. Завидую. Долго завидовать у меня времени не было. Потому, наскоро объяснив другу ситуацию, потащил его отбирать огневое сопровождение в поездку.

Решили, что пойдут из Хабаровска два самых новых коча – парусно-гребных судна изрядной вместимости. Была на них палуба и даже «чердак», то есть каюта. На вооружении были четыре пушки по бортам. Но мы решили установить еще и по носовой и кормовой пушке. Грузовые и транспортные суда пойдут из Благовещенска. Шесть пушек на речном судне – это сила. Причем наши пушки можно и на лафет установить, если нужда будет.

После долгих споров решили взять с собой и один «гатлинг». Но не устанавливать его, а, наоборот, хорошо спрятать и без крайней нужды не демонстрировать. Отобрали и две сотни лучших пищалей, думаю хватит. Ну, и запас гранат. Не на войну, конечно, едем, но лучше, чтобы все козыри были с собой.

На третий день после боя у Корчеевской луки уже вышли в новый, надеюсь мирный, поход.

Всё же у семейной жизни есть издержки. Уходил я с тяжелым сердцем. А Люда так и вовсе выглядела как ушибленная. Даже маленький Андрейка хмурил едва видимые бровки и кряхтел, как старичок. Вроде бы идем по очень важному делу, все это понимают. А всё равно расставание – вещь крайне тяжелая.

Уже на пороге обнялись с Людкой. Она так, как в первую нашу ночь в новой жизни, провела по моему лицу пальцами, словно запоминая. Чувствую, сейчас оба реветь начнем. Повернулся, выскочил из дома, из ворот, как ошпаренный. Ничего, родная! Скоро уже все срочные дела утрясу, тогда и будем вдвоем. Хотя нет, втроем, а там и, глядишь, вчетвером.

Плыли быстро. Остановку сделали только однажды, ноги размять. Дошли до Благовещенска за пять дней – почти рекорд. Устали, но отдыхать было некогда. Тимофей с Макаром занимались погрузкой, а я отправился к отцу Фоме. Говорили долго, но в конце концов пришли к согласию, что ехать ему со мной надо. Ему самому было интересно познакомиться с воеводой-богомольцем.

А про Аввакума ему, оказывается, письмо из епархии было. В Тобольске он был положен в сан протоиерея. Я не вполне сведущ в этих делах, но понял, что он над местным священством главный. Так вот, про Аввакума ему было послание с предостережением, что речи того протопопа не вполне церковные, как и деяния. Словом, в моих опасениях по поводу огнеустого отец Фома меня вполне поддержал.

Потом отправился я к деду Лавру. Тот уже давно жил не в домике на отшибе, а в городе при больнице. Практически был он моим министром здравоохранения. И должен сказать, министром этим я был доволен. Пенициллин он не изобрел, панацею от всех болезней – тоже. Как и все, уповал на молитву. Но вместе с тем жил по принципу: помоги себе – тогда и Господь поможет.

Его стараниями готовились сестры милосердия, травницы, знахарки, что собирали травы, делали целебные настои, но могли и ножом фурункул вырезать, гниющий орган удалить, зуб вырвать. Следил он и за питанием больных. На это я тоже выделял средства. Старался содержать всё в чистоте. По его просьбе отрядили двух вдов, чтобы убирали, стирали, мыли. За то они тоже получали жалование. В результате болезни и раны, от которых прежде люди умирали, теперь часто излечивались. Благовещенцы на него молились, хотя отец Фома и не вполне это одобрял.