Он засмеялся. Я вытаращил глаза. Не у одного меня разведка работала. Хотя о чём я? Бекетов же его человек, а он уже больше года в Албазине сидит, по Амуру ездит.

– Не бойся, приказной. Я в Сибири уже много лет воеводою. Сибирскую жизнь понимаю. Небось в стругах еще для меня подарков припас, если несговорчивым окажусь.

Он опять усмехнулся, но как-то невесело. Потом вдруг снова зашелся в кашле. Я бросился к кувшину воды, стоящему на столе, налил в чашку, подал Пашкову. Честно говоря, тогда даже в голову не пришло, прогибаюсь я или нет. Старый и больной мужик мучается, надо помочь.

– Видишь, Кузнец, лихоманка меня бьет. Видно, немного мне осталось. А ты вправду молодец. Дело знаешь. С толку сбить себя криком не даешь. Только нам нужно договориться, чтобы и честь соблюсти, и худа чтобы не было. Как думаешь? Что усмехаешься? Не ожидал?

– Не ожидал, честно скажу, не ожидал, воевода-батюшка. Однако усмехнулся не потому. Перед тем, как к тебе ехать, говорил я с одним старым человеком. Вот он и сказал: мудрые люди всегда смогут договориться.

– Ну, что ж, Кузнец, давай попробуем. Я старше, мне и начинать.

С воеводой договаривались долго. Не то, чтобы хотел он чего-то особого. Как и Шархода, опасался он больше того, как ситуацию воспримут в столице, где у него недоброжелателей было больше, чем хотелось бы. Вот и обговаривали мы, как нам поднести ситуацию, чтобы и овцы Сибирского приказа были сыты, и волки, то бишь мы с ним, были целы.

В принципе, в прошлой истории оно и не вышло. Воеводу просто подставили под победоносных маньчжуров, разрешили набрать полк, который и ватагой-то назвать трудно. Хороших бойцов кто же отдаст? Только что-то совсем непотребное. Вот и вышла не ватага даже, а скорее банда. Ко всем кайфам нагрузили его сосланным протопопом, который бомбардировал доносами на Пашкова всех своих московских покровителей. В конце концов воевода был отставлен, а его отряд, частью уничтоженный в схватке с маньчжурами, частью просто разбежавшийся, уменьшился до полусотни человек.

Конечно, посвящать немолодого и религиозного воеводу в нюансы своих отношений с местным духом я не стал, как и в свои знания истории, да и дух довольно давно ко мне не заглядывал. Но воевода и сам не хуже меня понимал сложность своего положения.

Брать власть у человека, который смог защитить Приамурье, как-то заселить его, который просто намного сильнее, он не собирался. Да и я бы не отдал. Но сыграть в игру, которая называлась «мудрый старый воевода и деятельный приказной», мы собирались вдвоем.

Во-первых, договорились о разделе полномочий. По Амуру рулю я, а до слияния Шилки и Аргуни рулит Пашков. Для того чтобы привести эти земли под высокую государеву руку, с Амура к нему отправляется полсотни Бекетова, а к ним еще полсотни, вооруженные мной, поскольку сам воевода не то что дать ничего не мог, но и для своих казаков пороха и свинца у него недоставало. На двести бойцов было только тридцать пищалей и одна полумертвая пушка.

Во-вторых, решили дело с моим статусом. С первым же караваном, везущим ясак и прочие дары в столицу, туда летит письмо-челобитная в Сибирский приказ с просьбой сделать меня младшим воеводой. Вообще-то два воеводы назначались в крупные центры, а для большого начальства здесь ничего особо крупного не было. Так, бегает отряд каких-то казачков, караваны шлют с пушниной да другими диковинками. И пусть себе бегают. Но, как водится на Руси, хорошая смазка помогает решить проблему. Поскольку караван был собран, оставалось только составить по всей форме челобитную, а мне снабдить доверенного человека мешочком с маньчжурским золотом.

Пока шли наши разговоры с Пашковым, Тимофей разгружал припасы для людей воеводы. Изголодавшиеся казаки едва дотерпели, пока сгруженные со струга припасы превратились в огромных котлах в кулеш. Накинулись – за уши не оттащишь.

Хлебными ломтями просто давились. Видимо, было уже совсем тяжко.

Остальное сгрузили в государев амбар. До нового урожая должно хватить, если не барствовать особо. Оставили казакам и пороху со свинцом. Тоже не особенно много: сами не шикуем. Но оборониться или в поход идти на какое-то время хватит. Это был запланированный расход. Жалко, но возможность жить своим умом дороже.

Вскоре в остроге появился и дед Лавр. Уговорить воеводу отдать себя в руки целителя было едва ли не сложнее, чем установить наши с ним отношения. Только новый приступ кашля, от которого тот едва не задохнулся, помог мне в этом неблагодарном занятии. В комнату вбежала жена, ее настояния и сломили воеводскую волю.

Лавр начал действовать сразу, как только в горнице остались он и воевода. Приказал – именно приказал, а не попросил – принести хлебного вина и китайских специй. Сам достал какие-то свои травки, порошочки. Но воевода, прежде чем перейти в статус больного, не менее грозно потребовал, чтобы дед Лавр осенил себя крестом и прочитал молитву «Отче наш». В отличие от меня, который ни одну молитву до конца не помнил, Лавр был в этих делах вполне сведущим. Спорить не стал, перекрестился, помолился и начал, предварительно выставив всех из комнаты.

Колдовал он едва ли не часа два. Потом вышел и тихонько закрыл дверь. Подошел к женщине.

– Воевода спит. Пусть поспит, силы ему нужны. Как проснется, нужно ему рубаху поменять: вся мокрая будет. Я там на столе оставил настой. Пусть, как пить захочет, пьет его. Завтра я его еще раз попотчую. Крепко к нему лихоманка пристала. Ну да и мы не лыком шиты. Выгоним.

– Спасибо тебе, добрый человек! – поклонилась хозяйка.

– И тебя спаси Бог!

Жена осталась с мужем, а мы разбежались по делам. Строго говоря, дело мы сделали, можно было собираться в обратный путь. Как там у Джека Лондона: время не ждет! Вот только Лавра дождаться придется.

Пока же готовили корабли, устанавливали пушки, чистили оружие и доспехи после боя. Я опять остался не при делах. Попытался разговорить сына Пашкова, но тут контакт не вышел. Он уже понял, что я о мире договаривался, а парню явно хотелось воинской славы. Ничего, время терпит. Потом встретил отца Фому. Вот тут разговор получился, хотя и непростой.

Пока мы говорили с воеводой, отец Фома беседовал с коллегой Аввакумом. Тот собирался инспектировать все церковные дела. Однако от Тобольской епархии было недвусмысленное повеление к делам паствы его не допускать. Всё бы ничего. Но протопоп тот не прост. В Москве у него высокие заступники есть, сама царица за него хлопочет. Вот только церковных дел мне не хватало. Терпеть ненавижу заниматься тем, в чём я ничего не понимаю.

Долго думали, потом решили, что не пускать его в дела церковные, то есть выполнять прямое благословение начальства, необходимо. О всяких поползновениях на то сообщать в епархию, пусть сами решают. А вот не допускать к служению рукоположенного священника совсем не правильно. Сможет найти подход к людям – его счастье. Нет – значит, не судьба.