— Аминь, — сказала Жозиана, размыкая объятия.

— Иди сюда, сынок, мы будем выбирать вино, которое подадим гостям… Пора тебе разбираться в купаже, годе и сортах винограда. Пора научиться смаковать бархатный нектар во рту и довольно урчать, различая в нем тысячу нот и оттенков…

— Марсель, оставь! Он для этого еще слишком мал!

— Виноделие — это целая наука, мусечка. Наука, которая развивается и требует времени, обоняния и прилежания…

— Еще один взмах тряпки по ботинкам, и я в твоем распоряжении, о обожаемый родитель!

Жозиана посмотрела, как они удаляются по коридору, рука в руке, в направлении погребка-холодильника, который Марсель разместил в самой дальней комнате. Рыжий гигант, склонившийся над маленьким толстолапым рыжиком. Две новогодние ели. Добрые и сильные, уверенные и нежные, сластолюбивые и хитрые. Они не похожи ни на кого из тех, с кем знакома Жозиана. Марсель что-то говорил, выпуская в воздух гирлянды эпитетов, Младшенький скакал от восторга и просил еще, еще всяких несуразных слов! Картина счастья, которого никто не должен нарушить. Запретная зона, не приближаться! Она тронула рукой ложбинку между грудями: там вновь ощущался мучительный комок. Она тряхнула головой, чтобы прогнать наваждение. И почуяла запах горелого. Она завопила: подгорал ее бешамель! Она выругалась, схватила ложку и принялась мешать, мешать, молясь, чтобы соус не свернулся, смахивая при этом с кончиков ресниц невольную слезу, одну-единственную слезинку, рожденную вечной тревогой ее сердца. «Не трогай эту парочку, Господи! Не трогай, не то я вобью еще один гвоздь в Твой крест!» Кровь застучала у нее в висках, она прищурилась и повторила: «Только не эту парочку! Только не эту парочку!» Зазвонил телефон, на мгновение заколебавшись, она сняла трубку.

— Жозиана? Это Жозефина…

— Привет, Жози! Я на кухне…

— Я тебя отвлекаю?

— Нет, но давай поскорее… Соус может свернуться. Вы придете, все в порядке? Только не говори, что не получится…

— Нет-нет, мы придем. Я не потому звоню…

— Что-нибудь не то с девчонками?

— Нет, с ними все нормально… Просто хотела обсудить с тобой одну вещь, о которой неудобно говорить при гостях…

— Тогда подожди, я убавлю огонь…

Жозиана сделала маленький-маленький огонь и вновь взяла трубку. Прислонилась к столешнице и приготовилась слушать.

— Ну вот… — начала Жозефина, — вчера в журнале в рубрике «Герой завтрашнего дня» я прочитала историю про двух сверходаренных детей, таких, как Младшенький.

— Как Младшенький? Таких, как он?

— Один в один. Первый — мальчик. Он живет в Сингапуре и с девяти лет сочиняет программы для айфонов, сверхсложные, которые до него никто еще не создавал. В два года он был уже непревзойденным в области информатики и знал все базы программирования. Он говорит на шести языках и сейчас продолжает разрабатывать десятки игр, приложений и анимаций, которые затем предлагает в «Эппл»…

— Быть не может!

— А другой ребенок, послушай, Жозиана, вернее — другая… Это маленькая девочка, которая опубликовала свою первую книгу в семь лет, триста страниц — рассказы, стихотворения, философские высказывания о мире, политике, религии, прессе… Она печатает от восьмидесяти до ста двадцати знаков в минуту, читает две-три книги в день и преподает литературу… Ты слышишь меня, Жозиана? Она читает лекции по литературе, устраивает конференции для взрослых и берет при этом триста долларов за пятьдесят минут! Ее отец построил студию в подвале их дома, где она готовит радиопередачи, которые потом расхватывают разные радиостанции! Она живет в Америке. Ее отец — инженер, мать росла в Китае во время «культурной революции», и у нее идиосинкразия ко всем формам группового обучения, она сама занималась с дочкой. И уверяет, что ту не нужно было заставлять, она сама каждый вечер сидела до полуночи над уроками! Представляешь?! Это означает, что не только ты родила гения! Ты не одна такая! Это же все меняет…

— Где ты все это вычитала? — спросила Жозиана, которая вдруг заподозрила, что Жозефина рассказывает ей рождественские сказки.

— В «Международном курьере». Это все Гортензия. Она скупает все журналы, надеясь найти идею для своих витрин. Витрин «Харродса»… Ты не в курсе? Я потом расскажу… Журнал еще продается. Беги купи его, вырежи эту статью и не переживай. Твой Младшенький, вполне возможно, вполне средний среди маленьких гениев. Как раз норма.

— Ох! Моя Жози! Если бы ты знала, какую внушила мне надежду. Какая же ты добрая! Я прямо вся поплыла от счастья…

Жозиана и Жозефина стали очень близки после смерти Ирис. Жозефина приходила в гости к семейству Гробзов на уроки кулинарии. Училась делать пирожные «Мадлен» с лимоном и шоколадом, рагу из зайца, тушеное мясо с черносливом, фаршированные яйца, фондю из моркови с луком-пореем, соленое печенье, сладкое печенье, макаронный пирог и корзиночки с авокадо и креветками. Иногда Зоэ сопровождала ее и записывала рецепты в свою черную тетрадочку. Жозиана умела найти слова, чтобы успокоить Жозефину. Она прижимала ее к сердцу, баюкала на могучей груди, гладила по голове. Жозефина размякала и слушала речи подруги о том, что «все пройдет, хорошая моя Жози, все пройдет, ей там лучше, чем на этом свете, ты знаешь, она уже не могла с собой справиться, ненавидела себя, она сама избрала свой конец, она умерла счастливой…» Жозефина поднимала нос и бормотала: «Словно я с мамой, скажи мне, именно так бывает с мамой?» — «Не говори глупостей, — бурчала Жозиана, — ты мне не дочь, и тем более у меня тоже не было нормальной матери, ну ни вот на столечко!» — Она разглаживала ей морщинки на лбу, придумывала всякие ласковые прозвища, смешные словечки, которые вертелись как волчки, и в конце концов Жозефина задыхалась от смеха, уткнувшись в обширный бюст.

— Спасибо, Жози, спасибо! Прямо гора с плеч… Я начинаю вновь радоваться жизни, думая о Младшеньком… Знаешь последние новости? Он сам научился читать, он цитирует Лабрюйера и анализирует теорию времени…

— Вполне возможно, вас таких много с гениальными детьми… Возможно, даже очень много, но их скрывают, потому что все родители, как ты, боятся неприятностей. Это новая раса. Дети запрограммированы, чтобы вывести мир к свету… Они наши спасители!

— Какая ты замечательная! — повторяла Жозиана, и слезы текли по ее лицу, слезы радости, слезы облегчения, слезы надежды — ее малыш, возможно, совершенно нормальный!

Ох! Ну не такой нормальный, как все дети, но нормальный — как горстка ему подобных. Дети, на которых не показывают пальцем, но про которых пишут восторженные статьи в журналах.

— Надо привыкнуть, твой ребенок не исключение…

— Ты же знаешь, как это тяжело. Я все время чего-то опасаюсь. Боюсь любопытных взглядов. Боюсь, что на нас обратят внимание в автобусе, что у меня его похитят, боюсь, что он станет писать программы для компьютеров и изобретать ракеты с ядерными боеголовками, газы для химической войны и какие-нибудь опасные бактерии. Как-то в метро он нарисовал нотный стан и что-то напевал, записывая ноты. Там была дама, которая сказала своему мужу: «Вон, гляди, мальчуган записывает «Маленькую ночную серенаду»!» Это, наверное, была преподавательница музыки, и она узнала партитуру. А типчик с ней ответил, прикрыв рот, чтобы я не слышала: «Ох, ты права! Видать, ненормальный какой-то…» Мы поскорее вышли и дошли пешком.