— Ты не права! Ты должна была вздернуть подбородок и гордиться сыном! Как гордился отец Моцарта. Ты думаешь, он стыдился своего сына? Нет! Он представил его ко всем королевским дворам Европы, когда малышу было четыре года!

— Ну, будем надеяться, мне это прибавит смелости, потому что сейчас мне порой не по себе!

Она сказала в трубку «до скорого» и, счастливая, вернулась к своим кастрюлькам. Груз упал с ее души. Она осмотрела поле боя ясным взором из-под выщипанных бровей. Младшенький — нормальный, совершенно нормальный, и у него полно друзей на другом конце света. Это не слишком удобно для детских дней рождения, но по крайней мере она теперь знает, чем себя утешить во время очередного приступа тоски и тревоги…

— А теперь, сынок, мы будем выбирать подарки гостям, — объявил Марсель, вылезая из погребка с несколькими красивыми бутылками. — Я тут подобрал кое-какие побрякушки для наших дам, а еще есть часы, которые я подарю Гэри, английскому джентльмену, который тоже к нам придет.

— Мне нравится Гэри, — объявил Младшенький, любуясь сиянием своих мокасин. — Он элегантен, красив и как будто даже этого не замечает. Все девушки, должно быть, сходят по нему с ума. Иногда, пап, я предпочел бы быть не столь проворным разумом, но более симпатичным ликом. Продавец газет называет меня Краснокожим, и это так огорчительно…

— Вот вонючий хорек! — воскликнул Марсель. — Да как он посмел! Он завидует солнцу в твоих волосах, вот и все! Сам-то плешивый да облезлый!

— Жозефину, Ширли и Зоэ я тоже люблю. Они добросердечны и человечны. Но Гортензия меня огорчает. Она называет меня Карликом и тискает…

— Она молодая, зеленая, жизни не знает… Не волнуйся, сынок, скоро она будет есть из твоих рук.

— Она красивая, бесстрашная, надменная. В ней живут множество женщин, кроме одной — влюбленной… Она не мягкая, размягченная страстью женщина, какой бывает мама, когда вы направляетесь вечером в спальню и ты держишь ее за талию. Я тогда ощущаю, как в ее склоненном затылке стучит вожделение… Бесчувственная женщина — это женщина, которая еще не любила. Гортензия — это лед, потому что никто еще не растопил ее ледяную броню.

— Надо же, Младшенький, ты неплохо разобрался в красотке Гортензии!

Младшенький покраснел и взъерошил рыжие кудри.

— Я изучал ее, как карту поля битвы, мне бы хотелось, чтобы она посмотрела на меня по-другому, мне надоели ее холодные удивленные косые взгляды. Я поражу ее до глубины души… Но это непросто: мама велела мне во время ужина изображать младенца…

Марсель не знал что ответить. По-прежнему держа в руках бутылки, он размышлял, покусывая губы. Ему было все равно, нормален его сын или нет, но он понимал беспокойство жены. Он знал, как сильно она ждала этого малыша, как воображала себе, как будет учить его по букварю и кормить с ложечки, она хотела быть лучшей из матерей для прекраснейшего из младенцев.

Она не могла предусмотреть, что у ее ребенка будет могучий мозг ученого мужа.

— Ты слышишь меня, отец?

— Да, и я в полной растерянности. Кому из двух угодить? Матери или юной кокетке? Сейчас Рождество, сделай маме приятное, у тебя еще будет время очаровать Гортензию.

Младшенький повесил голову, поскреб этикетку бутылки, которую отец поручил ему донести до столовой. И пробормотал:

— Я попробую сделать как можно лучше, отец, обещаю. Но бог мой, как же это трудно — быть младенцем! А другие-то как справляются?

— Я уж и не помню, — засмеялся Марсель. — Похоже, у меня не было таких проблем! Знаешь, Младшенький, я простой человек, который радуется жизни, наслаждается каждым ее мигом…

Младшенький явно призадумался над концепцией простого человека, и Марселю показалось, что он разочаровал сына. Мрачная мысль пронзила его: а вдруг мальчик скучает? Вдруг ему тоскливо с родителями, лишенными столь сладкого для него знания и неспособными двигать его вперед гигантскими шагами? Вдруг он станет бледным неврастеником? Бедный ребенок зачахнет, а они с мусечкой этого не переживут.

Он двинул плечом в воздухе, чтобы прогнать дурную мысль, и крепко сжал ладошку сына в своей.

Они открыли шкатулку, в которую Марсель положил драгоценности, — каждый год он доставал оттуда красивые вещицы и раскладывал по тарелкам за рождественским обедом, чтобы прославить рождение Мессии в Галилее и появление в его доме рыжего ангелочка-эрудита.

— Иди сюда, выбирай… А я расскажу тебе, как называются драгоценные камни.

В тарелках на столе под плотными дамасскими салфетками оказались изящного плетения золотой браслет с бриллиантами для Зоэ, золотые карманные часы для Гэри, подвеска в форме сердца, обрамленная бриллиантами, для Жозефины, длинные серьги с подвесками из голубых и желтых сапфиров для Ширли и витой золотой браслет «Картье» для Гортензии.

Отец и сын обменялись восхищенными взглядами, отец сжал ручку сына в своей, и тот изо всех сил вцепился в ответ в руку Марселя.

— И да будет праздник! — бросил Марсель. — Как славно, как приятно делать подарки родным людям! У меня сердце радуется!

— Bonum vinum laetificat cor hominis! Доброму вину сердце радуется! — снизошел до перевода Младшенький.

— Ты еще и на латыни говоришь! — воскликнул Марсель.

— Да просто запомнил одно выражение, когда читал старинный текст.

«Ну и ну», — подумал Марсель. Жозиана права: парень торопится взрослеть, опасно это, мало ли что…

«Грамматическая категория имен включает в себя имя существительное и имя прилагательное, которые могут быть женского и мужского рода, а также единственного и множественного числа. Они обладают целым рядом достаточно схожих характеристик и функций.

Имя существительное и имя прилагательное различаются следующим образом:

а) с точки зрения формы имя существительное и имя прилагательное по-разному соотносятся с категориями рода и числа. Как правило, род имени существительного определяется с помощью артикля (или его эквивалентов); в свою очередь, прилагательное может иметь степени сравнения и интенсивности;

б) что касается роли в предложении, то только существительное может служить подлежащим, дополнением и обстоятельством, имя же прилагательное постоянно выступает в роли определения…»

Анриетта Гробз закрыла грамматику «Ларусс», прихлопнув ладонью зеленую обложку.

— Все, хватит! — завопила она. — Хватит этой абракадабры! Как можно формировать сознание ребенка, напичкивая его мутными понятиями! Разве нельзя преподавать французский более простым способом? В мое время все было понятно: подлежащее, сказуемое, дополнение. Прямое дополнение, косвенное дополнение. Наречие, прилагательное. Главное предложение, придаточное предложение. И они еще удивляются, что с потока сходят одни двоечники! Возмущаются, что дети разучились думать, рассуждать! Да их с толку сбивают этим претенциозным жаргоном! Фаршируют им головы своим мерзким месивом!