Когда они съели стерлядь и салат, на столе появились персики и чай. Волгина сделала пару глотков и сказала:

– Валерьян, у меня к тебе небольшая просьба.

– Я готов сделать для вас все, что угодно! – горячо заверил он.

– Хорошо, я буду иметь это в виду, – улыбнулась Мирослава, – а пока мне нужно, чтобы ты в разных ракурсах сфотографировал одну гражданку. Вот ее имя, отчество, фамилия, адрес и фото, которое я сделала телефоном. Оно не слишком удачное…

– Я все сделаю.

– Но я должна предупредить тебя, что это, мягко говоря, не слишком законно.

Он фыркнул и невинно поинтересовался:

– Незаконно снимать виды улицы?

– Ну…

– Даже на тех открытках с видами города, что находятся в продаже, запечатлены случайные прохожие.

– Ты прав, – усмехнулась она.

Они доели персики, допили чай, когда принесли счет, Валерьян буквально перехватил его на лету и сразу оплатил.

– Ты не боишься, что я феминистка и могу рассвирепеть? – спросила Мирослава, улыбаясь, когда они вышли на улицу.

– Вы не феминистка, – проговорил он уверенно.

– Почему ты так решил? – спросила она с любопытством.

– Потому, что вы величество, – обронил он смущенно.

– Кто?! – удивилась Мирослава.

– Королева, царица, – пояснил он, – а величества феминистками не бывают.

– Да? Не знала…

Он не стал уточнять, чего именно она не знала – что она величество или что царицы не бывают феминистками, вместо этого он предложил:

– Давайте прокатимся на «Омике».

Ей не хотелось его огорчать, и они прокатились до Загородного парка, потом пересели на другой «Омик» и вернулись обратно. Было видно, что водная прогулка пошла на пользу Валерьяну, он буквально светился от счастья.

– Давай доедем до дома объекта фотографий, и ты там осмотришься на месте.

Он мгновенно согласился, и они быстро доехали до дома Вилены Андроновны Оседловой. Мирослава припарковала свою машину и пересела в авто Легкоступова. Едва она успела закрыть дверь, как на дорожке появилась сама Оседлова.

– Это она, – сказала Мирослава и прижалась лицом к Валерьяну.

Она почувствовала, как громко забилось его сердце, и спросила шепотом:

– Она прошла?

– Нет еще…

Через несколько минут она повернула голову, Вилены Андроновны уже не было.

– Ты запомнил ее? – спросила Мирослава.

– На всю жизнь! – горячо заверил он.

– Я думаю, что это слишком, – засмеялась Волгина, – сфоткаешь ее и можешь забыть.

Он ничего не ответил, думая о том, что скоро они расстанутся, и неизвестно, когда он ее снова увидит.

Валерьян осторожно спросил:

– А когда и где я передам вам фотографии?

– Когда сфотографируешь, можешь привезти мне домой. Если тебя это не затруднит.

Он подумал и помотал головой. Ему, конечно, очень нравился ее дом и сад. Но там всегда был Морис Миндаугас, который, судя по холодному взгляду его светлых глаз, был вовсе не рад приезду Валерьяна.

– Ну хорошо, – проговорила она, догадавшись о причине его нежелания ехать к ней, – может, встретимся снова в «Жемчужине», если ты не возражаешь?

– Хорошо, – быстро закивал он.

– Тогда пока. – Она выбралась из его машины и помахала ему рукой.

– До свидания, – прошептали его губы. Потом он долго смотрел вслед ее «Волге», прежде чем тронуть с места свою машину.

* * *

Когда Мирослава приехала домой, ее уже поджидал Шура Наполеонов. Он ходил взад и вперед по дорожке возле крыльца. Следом за ним важно вышагивал Дон. Вероятно, кота это занятие развлекало, так как у него на мордочке было разлито удовольствие, и он даже тихо мурлыкал. Но, увидев Мирославу, кот сразу бросился к хозяйке. К Дону присоединился и Наполеонов.

– Где тебя носит? – спросил он.

– Это вместо здравствуйте и добрый вечер, – расхохоталась она.

Шура сердито фыркнул.

– Господин следователь сегодня не в духе, – констатировала Мирослава и спросила: – А где Морис?

– Ужин готовит.

– Так вы еще не ели? – улыбнулась девушка.

– А то ты не знаешь, что Морис без тебя не накрывает на стол! – выпалил Наполеонов.

– Не злись, Шурочка. – Мирослава ущипнула его за щеку.

– Не щипайся.

Они вошли в дом и вскоре уже сидели за столом. Мирослава сделала вид, что не замечает, что ее секретарь и помощник тоже не в духе. После ужина она изложила Наполеонову все о проделанной за день работе.

– И плюс к тому в институте, где преподавала Оседлова, был убит студент, сброшен с лестницы, правда, Тукаева не ножом убили, и ничего у него не было отрезано, дело было закрыто с формулировкой «несчастный случай».

Сытый Наполеонов тянул холодный мятный чай через трубочку и не перебивал ее, только время от времени кивал.

Когда Мирослава закончила делиться с ним информацией, Наполеонов вздохнул.

– Ну и что?

– Как – ну и что?!

– Ты считаешь, что это Вилена столкнула с лестницы Тукаева?

– Да, я так считаю. Но доказать это по прошествии времени не представляется возможным.

– И следуя своей логике, ты перебрасываешь мостик от того давнего убийства к убийству Павлова? Но его-то зачем ей убивать? Он же не бросал свою Липу?

– Пока не знаю…

Шура кивнул.

– Но я бы посоветовала тебе вести за ней наблюдение.

– Шутишь?

– Нет.

– Ты знаешь, во сколько обходится такая забава? – принялся объяснять Шура.

– Знаю, – оборвала его Мирослава, – но ты не из своего кармана платишь.

– Ага, а налогоплательщики…

– Хотят, чтобы их мужья, сыновья и внуки возвращались домой целыми и невредимыми.

– Ладно, ты права.

Помолчав некоторое время, Шура спросил:

– Ты помнишь гномиху?

– Какую гномиху? – удивилась она.

– Ну, из «Белоснежки».

Ресницы Мирославы взлетели вверх.

– Кафе «Белоснежка»! – воскликнул нетерпеливо Шура. – Официанты одеты в костюмы гномов.

– А, это… – протянула она.

– И нас обслуживала гномиха по имени Мари.

– Она понравилась тебе? – живо заинтересовалась Мирослава.

– Не в этом дело!