– Вы не имеете права врываться сюда! – воскликнула Оседлова, увидев заходящих в квартиру сотрудников полиции.

Наполеонов молча протянул ей ордер на обыск.

– Но это не моя квартира!

– Да, мы знаем, это квартира вашей приятельницы.

Вместе с полицией пришли понятые. Крепкая старушка из квартиры напротив – Елена Евгеньевна Шурыгина и Виталий Анатольевич Аничкин из квартиры рядом, менеджер одного из сетевых магазинов. Елена Евгеньевна бестолково топталась, стараясь углядеть за всеми полицейскими сразу, а Аничкин забился в угол и только вертел головой туда-сюда. Наконец в одной из кладовых был обнаружен старинный сундук, украшенный росписью.

– Что это? – спросил Наполеонов.

– Понятия не имею, – пожала плечами Вилена Андроновна.

– Ключи, пожалуйста.

– Какие ключи?!

– От сундука.

– Откуда у меня могут быть ключи от чужого сундука?

– Ломайте, – велел Наполеонов.

– Вы с ума сошли! – воскликнула Вилена Андроновна. – Это старинная вещь! Вы за это ответите!

– Александр Романович, может, мастера вызвать? – робко предложил молодой оперативник.

– Где мы сейчас найдем мастера по старинным сундукам? – отмахнулся Наполеонов.

– Шура, позволь, я попробую.

Наполеонов пожал плечами, пропуская подругу к сундуку. Мирослава достала небольшую связку каких-то странных на первый взгляд ключей. Присела возле сундука, посмотрела на замок, попробовала один ключ, другой, при третьей попытке замок щелкнул. Крышку приподнял Наполеонов. Послышались возгласы, крики, на пол упало что-то тяжелое.

Вилена Андроновна инстинктивно кинулась к двери, но была тотчас остановлена. Двое оперативников перенесли на диван Виталия Анатольевича. Наполеонов вызвал «Скорую», но пока она ехала, Аничкин уже пришел в себя. Правда, измерив давление, укол ему доктор все равно вкатил. Вот Елена Евгеньевна Шурыгина оказалась стойкой женщиной, вот что значит человек советской закалки. Она только тихо охнула, когда увидела аккуратно установленные в сундуке склянки с заспиртованными мужскими органами.

Кто-то из оперативников присвистнул:

– Ни фига себе химичка!

Следователь одарил его хмурым взглядом, и тот сразу отвел глаза. Оседлова была задержана. Квартира опечатана. Страшную находку передали экспертам.

* * *

Много позже в кабинете следователя Вилена Андроновна спросила присутствующих:

– А вы знаете, когда все это началось?

Наполеонов назвал день убийства Александра Косицына. Оседлова покачала головой.

– Тогда, когда вы столкнули с лестницы Тукаева?

– Нет, гораздо раньше. Тогда, когда я, глупая юная девчонка, безоглядно влюбилась в прекрасного, так мне тогда казалось, незнакомца.

– Мы все влюблялись, но не убивали, – заметила Василиса Воеводина, начальник убойного отдела.

Задержанная бросила на нее колючий взгляд и перевела его на Мирославу.

– А вы знаете, что он сказал мне?! – воскликнула Вилена Андроновна Оседлова и сжала свои маленькие остренькие кулачки. – Он… он сказал: «Извини, но ты очень скучная, Вилена, мы не подходим друг другу».

«Но я… я исправлюсь!» – воскликнула я в отчаянии.

Он пожал плечами: «Тебе действительно придется поработать над собой, иначе тебе навряд ли удастся заинтересовать мужчину. Но, возможно, ты встретишь такой же сухарик, как ты сама, и вы проживете вполне счастливую жизнь. А может быть, жизнь тебя размочит…»

И когда он повернулся, чтобы уйти, я схватила его за рукав, я умоляла его подняться в квартиру. Но он сказал, что это напрасная трата времени, потому что у него на меня не встанет! Лучше бы он дал мне пощечину! Он ушел, а я все стояла и смотрела ему вслед. Очнулась, когда светать начало. А потом, потом я вошла в подъезд и стала подниматься по лестнице, но я ничего не видела вокруг, моя нога не попала на ступеньку, и я сорвалась. Нашли меня под утро соседи. Месяц я пролежала в гипсе, нога срослась неправильно, ее ломали заново, и я долгое время сильно хромала, потом хромота почти прошла, но я привыкла ходить с тростью…

Я часто думала о нем… Я успокаивала себя тем, что ему без меня хуже, чем мне без него. Представляла его то дворником, то грузчиком. И мне было легче! Но однажды я встретила его на банкете. Он не узнал меня, я так изменилась… А он был подтянут, моложав, с женой и взрослыми сыновьями. Позднее я узнала, что у него две внучки и два внука. На лице его было написано довольство жизнью. Еще бы! Он организовал крупную туристическую компанию. А я, я должна была существовать на нищенскую пенсию преподавателя! Ненавижу его! – Ее глаза сверкали от бессильной ярости.

Вилена Андроновна уставилась на Мирославу.

– А вы знаете, что я до сих пор девственница?!

– Сочувствую, – отозвалась Волгина, – но это еще не повод отнимать жизнь у молодых парней, которые ни в чем перед вами не были виноваты.

Оседлова подняла руку и, выставив сухой, как сучок высохшего дерева, палец, стала тыкать им во всех присутствующих мужчин.

– Вы все! Все передо мной виноваты! И настанет день, когда я доберусь до каждого из вас.

Ее глаза дико сверкали, и от ее голоса у некоторых побежали по коже мурашки.

– Она сумасшедшая, – вырвалось у кого-то.

– Нет, – засмеялась она, – я здоровее всех вас вместе взятых.

Оказавшись в одиночной камере, она зарыдала в голос, но вскоре плач сменился истерическим смехом, и все, кто его слышал, предпочли бы никогда не встречаться с ней.

Много позже, когда Мирослава рассказала о деле Оседловой тетке, Виктория искренне возмутилась:

– Вот зверюга! Ведь мужчины – это самый прекрасный подарок, который природа сделала для женщин. Я вам сейчас стих прочту! – загорелась она. – Называется «Ода мужской красоте».

Уже лето спешило на встречу с осенью, а следствие все еще продолжалось, и Наполеонов сказал однажды Мирославе: