В гимназии на уроках и переменах было тише обыкновенного. Наобратном пути, не доходя до Ближних Мельниц, Петя услышал фабричный гудок,потом другой, третий, и скоро весь воздух уже стонал от гудков.

На том перекрестке, где утром стоял незнакомый городовой,теперь Петя увидел громадную черную толпу, которая все время увеличивалась: внее непрерывно вливались кучками и поодиночке всё новые и новые люди, бегущиепо прилегающим улицам, пустырям и палисадникам.

Петя понял, что это забастовка, а толпа состоит из рабочихразных заводов и фабрик, только что бросивших работу.

Петя хотел повернуть назад и обойти толпу стороной, но в этовремя сзади навалилась другая толпа и потащила мальчика за собой. Две толпысмешались, и Петя очутился посередине, со всех сторон сжатый людьми. Он сталвырываться, но ему мешал ранец. Одна лямка оборвалась, ранец пополз вниз. Петя,вывернувшись, подхватил его и с усилием стащил с плеча. Теперь он его крепкодержал в руках перед собой, отпихиваясь от напиравших на него спин и локтей.

Петя оказался ниже всех ростом и не видел, что делаетсявпереди. Он только чувствовал, двигаясь куда-то вместе со всеми, что у толпыесть какая-то определенная цель и что ее движением кто-то руководит. Тогда оннемного успокоился и ранцем поправил сбившуюся фуражку.

Толпа шла очень медленно. В ее движении не было ничегогрозного, как сначала показалось Пете, а скорее, что-то напряженно-деловитое,упрямое.

Фабричные гудки, до сих пор заглушавшие все остальные звуки,мало-помалу смолкли, и теперь слышался говор толпы.

Наконец толпа остановилась. Петя увидел длинные крыширемонтных мастерских и почувствовал под ногами рельсы – споткнулся и чуть неупал, если бы его не поддержали чьи-то большие, грубые руки. Затем произошлообщее движение вперед и раздались отчаянные полицейские свистки.

Толпа разорвалась, и Петя увидел знакомые ворота ремонтныхмастерских. Они были закрыты, и перед ними туда и назад, придерживая шашку,бегал городовой со злыми глазами, который по очереди то изо всех сил дул всвисток, а то кричал:

– Разойдись, не то буду стрелять!

Другой городовой, знакомый старичок, пятясь перед толпой,размахивал руками, как дирижер, и плачущим голосом повторял:

– Господа, имейте сознание! Господа, имейте сознание!

– Братцы, тогда ломай ворота! – не слишком громко, но так,что все услышали, сказал человек в старой железнодорожной фуражке, с краснойповязкой на рукаве ватного пиджака, стоявший во весь рост на крыше паровозногоцеха – по-видимому, один из тех самых людей, которые управляли толпой.

Железные решетчатые ворота завизжали на ржавых петлях истали гнуться под напором толпы. Раздался звон лопнувшей цепи. Одна половинаворот, сорванная с петель, с грохотом упала во двор, другая криво повисла накирпичном столбе.

Толпа ворвалась во двор. Все смешалось…

Впоследствии Петя узнал, что администрация мастерских хотеласорвать забастовку, поставив на работу в цехах несколько десятков предателей,так называемых штрейкбрехеров, и заперев ворота.

Ворвавшись во двор, толпа рассыпалась по цехам, и Петяувидел нечто показавшееся ему сначала забавной игрой, в которую играливзрослые, сердитые люди. Ворота цеха растворились, и оттуда один за другимстали проворно выбегать какие-то люди, а другие люди их догоняли и били по шеегрязными жгутами из скрученных промасленных тряпок, а те на все ладыизворачивались, и все это очень напоминало игру в пятнашки или в «квач». Но приэтом никто не смеялся и не кричал, а у одного из бегущих текла из носа кровь, ион размазывал ее по лицу рукавом порванной рубахи.

Затем в воротах цеха появилась маленькая вагонетка, которуюкатили десятка два рабочих с решительными, напряженными лицами. В вагонетке,задрав ноги и держась руками за борта, в неестественной позе сидел тот самыйпутейский инженер, которого Петя видел два дня назад, когда ночью ходил сГавриком в паровозный цех. Фуражка на инженере была надета козырьком назад, чтоделало его красивое лицо с бархатной бородкой крайне глупым.

Женька Черноиваненко и те самые мальчишки, которые недавнокричали Пете и Моте: «Жених и невеста, тили-тили-тесто!» – усердно помогаливзрослым катить вагонетку.

Пете уже не было страшно, толпа его больше не пугала. Онпроникся общим настроением и, сердито сдвинув брови, побежал за вагонеткой. Онрастолкал мальчишек, уперся ранцем в вагонетку и вместе со всеми стал еетолкать.

Ему казалось, что он катит ее один. Как только вагонеткавыехала из ворот, со всех сторон раздались крики, свистки, улюлюканье.Несколько человек несли городового со злыми глазами. Держа за плечи и засапоги, они его раскачали и бросили в вагонетку прямо на инженера. Городовойуже был без шашки и без револьвера.

Другого городового, старичка, в вагонетку бросать не стали,а раза два ударили по шее тряпкой, и теперь он – тоже без шашки, без револьвераи без фуражки – ковылял вдоль забора, крутя седой головой и глупо улыбаясь.

После того как вагонетку отвезли за полверсты и бросили напутях, Петя вместе с Женькой и другими мальчишками вернулся назад, но возлемастерских уже никого не было – народ разошелся, – только у разломанных воротрасхаживало несколько рабочих с охотничьими дробовиками за спиной и краснымиповязками на рукаве.

По странно опустевшим улицам и переулкам Петя и Женькапришли домой. У калитки стояла Мотя, которая сразу же напустилась на Женьку:

– Босяк, хулиган, шибенник, где тебя носит?.. А вам, –обратилась она к Пете, – должно быть довольно стыдно водить с собой ребенка назабастовку! Посмотрите, на что вы похожи, а еще гимназист!

Вообще после прогулки за подснежниками Мотя стала относитьсяк Пете гораздо более критически, чем раньше. Петя посмотрел на свои ботинки,поцарапанные шлаком, на помятый ранец с порванными лямками, на пряжку пояса,съехавшего набок.

– Вы весь грязный, – тонким голосом сказала Мотя. – Идитескорей умойтесь, я вам сейчас солью.

– Можешь не командовать! – сказал Женька и, вытащив изкармана роговой свисток, который еще совсем недавно висел на груди старичкагородового, пустил пронзительную трель на всю улицу.

– Ах, босяк! Ах, шибенник! – всплеснула руками Мотя, но неудержалась и вдруг залилась совсем детским, слегка повизгивающим смехом.