За этой категорией следует разряд тех, которые приходят смеяться над несчастьем других, в полном убеждении доказывая этим, что они сами недоступны такому падению.

Соучастники в деле… — эти господа так и смахивают на куцых лисиц. Это друзья, о роли которых не стоило бы даже распространяться, — так она понятна; обязанные какой-нибудь благодарностью или мужу или жене, они приходят расплатиться с той или с другой стороной. И если в зале суда поднимается глухой ропот во имя и в защиту оскорбленной, то можно быть уверенным, что говор раздается из среды этой группы.

Остаются еще две группы; категория женщин, являющихся с целью изучить на деле, где именно следует им на будущее время остановиться, чтобы не подвергнуться ужасной необходимости занять место на скамье подсудимых. И, наконец, группа глупцов, которые серьезно считают чрезвычайно опасным, если природа не дала сердцу женщины привязанности к супружеской жизни.

Как ни различны тайные побудительные причины этой толпы, не воспитанной для истинно гласного суда, положение всех их представляется одинаково и бессмысленным, и жестоким, потому что их наблюдение не есть потребность общественной справедливости, а бесстыдное любопытство.

Решительно непонятно, какую пользу может извлечь общество из подобной гласности, в которой нет ни малейшего чувства законности и уважения к идее правды.

После этого легко представить, с каким чувством должна явиться на эту сцену женщина с душой и убеждениями. Закон еще не знает, обвинит он или оправдает ее, но рука жандарма или палача срывает с нее таинственный покров стыдливости и ставит ее лицом к лицу с обществом, под клеймом изменившей жены или падшей девушки. И по какому праву это общество выставляет на позор брачную тайну, отделив семейную жизнь от публичной всевозможными ширмами? По какому праву оно клеймит женщину преступницей, обставив ее со всех сторон скользкими стезями общественного положения? Ведь это же самое общество позволяет продать дочь старому мужу, променять молодую девушку на ферму или замок, и потом оно же преследует измену мужу или оскорбление семейной нравственности. По крайней мере, зачем оно ведет ее на скамью осужденных в глазах многочисленной толпы и в присутствии судей, которые никогда не чувствовали сердцем женщины, никогда не думали ее головой?» («Графиня д’Эскоман». Ч. Ill, VII).

Это страстное выступление в защиту прав женщины должно было вызвать у читателей хотя бы умеренные размышления о том, что роль женщины в обществе явно не основывается на справедливом устройстве последнего. Описание же несчастий бедной Эммы не могло не поколебать устоев одних и не оскорбить достоинство других — самых строгих ревнителей нравственности, которые, как известно, меняют свое мнение только тогда, когда все общество его уже поменяло, и при этом все равно сохраняют на лице маску недовольства.

Но посмотрим, что случилось дальше. В угоду нравам своего времени адвокат решил построить защиту Эммы на обвинении в адрес де Фонтанье: он, мол, беззастенчиво соблазнил честную женщину, не дававшую ему никакого повода. Но подавленная и униженная процедурой судебного процесса Эмма, услышав оскорбительные высказывания в адрес возлюбленного, неожиданно внутренне распрямилась и, к удивлению всех вышеперечисленных категорий присутствующих, встала на защиту своей любви. «Вы клевещете, милостивый государь! — вскричала она. — Людовик де Фонтанье никогда не обманывал меня, никогда не клеветал на меня. Вы клевещете, милостивый государь! Я люблю его» (Ч. Ill, VII).

Каково? Благопристойное общество по достоинству оценило самоотверженность маркизы: Людовик де Фонтанье был посажен в тюрьму, она же, не получив развода от супруга, откупилась от него всем своим состоянием и стала жить в Париже одна, дожидаясь возвращения возлюбленного.

После воссоединения влюбленных для Эммы начинается новая, неизвестная ей ранее жизнь. Она открывает для себя свежесть и лучезарность мира, она купается в счастье любви и уже достаточно сильна, чтобы взять на себя заботы о заработке для семьи: она открывает магазин. Браво, маркиза! Только вот объект любви оказывается ненадежным. Отсидеть в тюрьме мало, надо иметь смелость и умение жить дальше в гармонии с собой, а Людовик для этого слишком слаб. Любовь Эммы ему быстро наскучила, а призрак нищеты испугал настолько, что молодой человек уже готов жениться на богатой невесте (якобы ради бедняжки Эммы!). Никакого хеппи-энда: Эмма уходит от своего возлюбленного, тем более что соседи, прознавшие о «незаконности» их связи, начинают пренебрегать ими с бессовестностью благонамеренных буржуа. К сожалению, для Эммы остается один путь — в монастырь. Она принимает постриг, но, получив наследство после смерти беспутного мужа (они ведь не разведены), в последний раз вмешивается в мирскую жизнь, анонимно устраивая счастливый брак Людовика де Фонтанье.

Эмма, слабая женщина, для которой любовь оказывается событием на пределе возможностей души, все же побеждает. Побеждает и Фернанда, хотя ее история другая («Фернанда»), Фернанда, дочь погибшего за Францию маркиза де Мормана, воспитывалась в пансионе для дочерей кавалеров ордена Почетного легиона. Ее опекун, граф де С., не проявлял к девочке никакого интереса до тех пор, пока ей не пошел шестнадцатый год и она не превратилась в очаровательную девушку. Опекун был «ни хороший, ни дурной человек», «честный и в то же время не слишком добросовестный, он со всякими оговорками и более или менее замысловатыми видоизменениями позволял себе все, что осуждал с точки зрения своих принципов» (XVI). Нетрудно догадаться, что он забрал девушку из пансиона, чтобы сделать своей любовницей. При этом, правда, он не поскупился на ее образование и воспитание. После его смерти Фернанда стала одной из самых дорогих и великолепных куртизанок Начались «метания между гордыней и стыдом», между презрением к не принимавшему ее обществу и страхом перед ним. И так продолжалось до тех пор, пока в душу девушки не «проникла любовь, чистая, нежная, преданная, глубокая, любовь, которая могла обратить… к прошлому и будущему». Дальнейшее могло бы показаться сходным с судьбой Дамы с камелиями, изображенной суровым моралистом Дюма-сыном. Но есть весьма существенное отличие. Если Дюма-сын описанием страданий Маргариты Готье вызывает у читателя к героине жалость (кстати, вполне совместимую с презрением), то его неуемный отец бросает в лицо обществу требование уважать Фернанду. Маргарита не может жить без поддержки своего возлюбленного. Что же касается Фернанды, то у этой «падшей» женщины хватает силы и независимости для того, чтобы покончить с прошлым и построить новую жизнь. Поначалу она борется за своего Мориса, не зная, что он женат. Узнав правду, она оказывается (как и Эмма) сильнее любимого: примиряет его с женой и научает ценить то, что дает ему жизнь, а сама удаляется, но отнюдь не в монастырь. Она уединяется в провинции, в старинном замке, ведет спокойную и независимую жизнь, занимается благотворительностью, живописью, музыкой и — главное — преподает урок жизни своему незадачливому возлюбленному, поначалу видевшему для себя выход только в смерти. Переплавив свою страсть в любовь, Фернанда показывает Морису пример стойкости и требует от него лишь одного: «Морис, будьте счастливы» (XXVI). Целых три года потребовалось молодому человеку для того, чтобы окончательно прийти в себя. Став наконец не менее сильным и независимым, чем его Фернанда, он приезжает в ее отсутствие в замок и оставляет ей последнее письмо.