«Фернанда взяла его дрожащей рукой и медленно развернула; затем, подняв сначала глаза к небу, опустила их и взглянула на почерк, который, казалось, боялась узнать.

На листке было написано всего несколько слов:

«Я счастлив.

Морис де Бортель».

— Увы! — с глубоким вздохом сказала Фернанда.

И тихие слезы, которых она не могла удержать, покатились по ее щекам» (XXVII).

Что ни говорите, но Морис так и не смог дотянуться до величия души своей возлюбленной. Впрочем, ей довольно и этого: она хотела только его счастья. Наивно? Сентиментально? Может быть. Но не очень типично. Это вам не травящая себя Эмма Бовари и не умирающая от чахотки Маргарита Готье.

В любом случае, женские образы у Дюма весьма разнообразны, так же как и женщины, встреченные им в жизни. Наряду с типичными для романтической литературы эфемерными красавицами и жестокими злодейками в его произведениях есть сильные и слабые, ведомые и независимые, веселые и грустные, в большинстве случаев необыкновенно живые женщины. Подчас, оставаясь вроде бы в рамках традиции, он дает эволюцию женского образа от эфемерной слабости до жестокой мстительности. Таков, например, образ Дианы де Меридор, слабой, робкой и застенчивой жертвы герцога Анжуйского, превращенной страстью в мстительную амазонку. Вот уж кто опровергает тезис о том, что слабая женщина создана только для радостей любви. После смерти де Бюсси она живет лишь мщением, а совершив его, уходит в монастырь, где, строго говоря, ей не место. Даже влюбленный в Диану Анри де Бушаж, узнав правду, видит в ней и ее спутнике Реми «устрашающие фигуры убийц, которые, подобно адскому видению, исчезли в парковой чаще» («Сорок пять». Ч. Ill, XXIV). Его брат герцог де Жуаез подтверждает превращение Дианы: «Вы не человеческое существо, вы — демон» (XXVI). А ведь каким ангелом была поначалу графиня де Монсоро!

Но не все женщины таковы. У Дюма есть и традиционные образы кормилиц, испокон веку воплощающие в себе комическое начало. Есть и лирикокомические плутовские женские образы, как, например, конфидент Людовика XIV — дочь садовника Жоржетта Любопытная («Молодость Людовика XIV»), Эта милая девушка, когда-то в детстве игравшая в саду с Людовиком-ребенком, ничуть не боится повзрослевшего великого монарха. Случайно подслушав разговор королевы-матери с Мазарини о женитьбе юного короля, она сообщает ему все подробности. Для стремящегося к независимости Людовика она — находка.

«Король. Как хорошо ты сделала, что спряталась тут, Жоржетта!

Жоржетта. Правда? Как я рада! Теперь я всегда буду прятаться.

Король. И рассказывать мне все, что услышишь?

Жоржетта. Все» (Действие I, XIII).

На любопытстве Жоржетты завязывается вся интрига комедии. Принятый королем Мольер подсказывает ему комедийный прием: припугнуть окружающих наличием таинственного конфидента, «который дает… отчет обо всем, что делают, вершат и даже замышляют при дворе» (Действие I, XVIII). Уловка удается. Придворные напуганы, и «каждый спешит выдать… тайну своего ближнего и даже свою собственную, из боязни, как бы… конфидент не опередил его» (Там же). Узнавая все больше о том, что происходит вокруг, юный Людовик постепенно берет бразды правления в свои руки, а Жоржетта становится… Угадайте, кем? Ну конечно же актрисой в театре Мольера. «Весь мир — театр», — Дюма ли было не знать этого?

Завершая галерею женских образов, нельзя не упомянуть еще об одной ипостаси женщины — материнстве. Мать Дюма Мари-Луиза, урожденная Лабуре, играла в жизни писателя значительную роль. Мы уже писали об отчаянии, охватившем его после ее смерти. Потеряв отца в четыре года, Александр рос под нежной опекой матери, изо всех сил старавшейся сделать его добропорядочным буржуа. Когда надежды на такой исход перестали оправдываться, Мари-Луиза, искренне беспокоясь за сына, все же нашла в себе силы смириться с неуемностью его творческого темперамента. Впрочем, его стремления к славе она не разделяла. Незадолго до смерти, парализованная и немощная, она взглядом попросила сына снять и не надевать при ней фрак, увешанный орденами. Может быть, такой наряд показался ей кощунством по отношению к памяти покойного генерала Дюма, республиканца, верно служившего своему второму отечеству и умершего в безвестности. Мари-Луиза создала и поддерживала культ генерала, учила Александра брать с отца пример. Александр построил свою жизнь иначе, но преклонение перед образом отца сохранил на всю жизнь. Его описания Дюма-деда Д. Циммерман не без иронии назвал «Песнью о Генерале».[76]Столь же экзальтированны строки писателя, посвященные матери: «Женщина, которую любишь, заменима; но незаменима мать, которая любит тебя». Веря в тайную связь любящих душ, он даже ожидал, что умершая мать пришлет ему весточку: знамением, видением или сном. Этого не случилось, и на некоторое время вера Дюма в бессмертие души пошатнулась («если бы существовало хоть что-то, что остается от нас после нас, то моя мать не смогла бы не явиться ко мне, когда я так ее молил»), С годами душевный кризис прошел, но трепетное отношение к покойной матери осталось.

Из описаний любящего сына нелегко представить себе истинный облик Мари-Луизы. Была ли она идеалом матери? Старалась ли противиться эгоистическому желанию удерживать сына подле себя? Непохоже. Во всяком случае, именно мимоходом сделанное Александром сообщение о том, что она уже несколько лет является бабушкой Александра-младшего, стало причиной ее первого инсульта. Катрин Лабе она не жаловала. Понимала ли она, что талант сына не позволит ему жить «как все»? Тоже вряд ли. Уход его из канцелярии герцога Орлеанского долго не давал ей покоя, несмотря на солидные гонорары за пользовавшиеся успехом пьесы Дюма. Но конечно же она не навязывала сыну свою волю, не давила на него и была обычной матерью своего необычного сына.

А вот в романах Дюма можно встретить разные образы матерей. В одном только «Графе Монте-Кристо» мы видим три типа женщин, по-разному относящихся к своим детям. Это баронесса Данглар, г-жа де Вильфор и конечно же Мерседес. Баронесса Данглар, не любящая и презирающая мужа, весьма равнодушна и к своей своенравной дочери. Резкая и стремящаяся к самостоятельности Эжени гораздо сильнее своей матери, и та заботится лишь о том, чтобы выходки дочери не навредили репутации семьи. Когда это все-таки случается, баронесса, имеющая достаточный собственный капитал, решает жить независимой жизнью. Судьба дочери ее мало интересует.

Г-жа де Вильфор представляет собой полную противоположность. Вся ее жизнь подчинена маленькому Эдуару. Ради него она совершает убийства, мечтая, чтобы наследство после всех близких и дальних родственников перешло к ее сыну. Но подобное демоническое посвящение себя ребенку оборачивается для него трагедией. Поставленная мужем перед необходимостью самоубийства (которое опять-таки призвано заставить окружающих забыть о червоточинке в семье прокурора), любящая мать сначала отравляет Эдуара, а потом уже себя и оставляет записку: «Вы знаете, что я была хорошей матерью: ради своего сына я стала преступницей. Хорошая мать не расстается со своим сыном!» (Ч. VI, XIV). Кто из знакомых навеял Дюма этот жуткий образ матери-эгоистки? Кто знает!