Но выбора не было: диспетчер куда-то делся, и где бы Риоль не спрашивал о нем, никто не мог сказать – видел ли кто-нибудь диспетчера в длиннополой холщовой рубахе, подпоясанной толстой веревкой с большими узлами на концах, или не видел никогда.

А Анатолий Романов был занят на работе – готовил новую экспедицию на поиски воды – и Риолю показалось неловким отрывать человека от важного дела из-за такой ерунды, как прощание.

Правда, поговорить они все-таки успели:

– Прощай, – проговорил Анатолий, пожимая руку Риоля.

– Прощай. И прости, за то, что я ничем не смог помочь.

– Это уже зависело не от нас и не от тебя.

– А от кого?

– Не знаю. Может от Бога, а Бог не доступен разуму.

– Не доступен? – Риоль смотрел в глаза Романову.

– Если Бог не доступен разуму, это не значит, что он существует для неразумных…

Уже уходя, Риоль спросил:

– Ты не видел диспетчера?

– Того, что похож на апостола? Нет, не видел.

– А жаль, – сказал Анатолий Романов с некоторой тоской в голосе.

– Почему?

– Апостолы – последняя отдушина в эпоху застоя научно-технической революции…

– Ну, что же, – вздохнул Риоль, – Раз больше никого нет, давай Андрюша напоследок выпьем с тобой вдвоем.

– Давай. Только у меня денег нет.

– У меня есть деньги, – успокоил Андрюшу Риоль, – Кстати, если у тебя нет денег, так, что ты делаешь возле магазина?

– Да, я, собственно, и не в магазин шел, а оказался здесь случайно, – оправдался Андрюша бессмысленно и лживо одновременно.

– Я не удивляюсь, – сказал Риоль, – Вся эта страна – постоянно оказывается не там, куда идет.

И уверена, что это получается случайно…

Взяв Андрюшу за плечи, Риоль увлек его в дверь магазина, застекленную, но давно не крашенную, и, разумеется, не слышал слов человека, стоявшего между побеленных, глиняных одноэтажных домов, на том месте, что могло бы называться привокзальной площадью.

Если бы в Сары-Шагане был бы вокзал, и была бы площадь.

Не смотря на жару, человек был одет в дорогую французскую тройку и шляпу коричневого цвета:

– Тот, кто правильно понимает прошлое, может прокладывать дорогу в будущее…

Потом человек в коричневой шляпе ушел с песчаной площади. И, пройдя сквозь сарай, в котором продавались билеты, и было что-то, что можно было считать залом ожидания для тех, кто хотел ожидать поезд, сидя на своих собственных вещах, присел на единственную лавочку на заасфальтированной полосе вдоль железнодорожных путей, называемой местными жителями перроном.

Асфальтовая полоса была короткой и не перекрывала всей длины пассажирских составов. Так, что те, у кого билеты оказывались в первые или последние вагоны, вынуждены были забираться в них прямо с песка.

Может оттого, что асфальт был коротким, и лавочка на нем помещалась всего одна.

И на ней сидела очень красивая девушка, такая, словно была нарисована акварелью.

Человек в дорогой французской тройке присел рядом с ней, и тут же услышал вопрос:

– Почему возвращаясь, Риоль должен был встретить этого никчемного Андрюшу? Неужели для прощанья нельзя было подобрать кого-нибудь поумнее?

– Можно, но Риолю нельзя забывать, что дураков всегда больше…

…Всю дорогу до Москвы Риоль спал, вставая только для того, чтобы сходить в вагон-ресторан.

И каждый раз к еде брал бутылку водки, хотя и не всегда допивал ее до конца.

А когда поезд прибыл на Казанский вокзал в то время, когда солнце уже прощалось с покрытым тучами небом, пошел дождь.

Выйдя на мокрый перрон, под крупные капли, одетый в одну легкую рубашку Риоль сразу почувствовал неуют:

– Скажите, как пройти в метро? – спросил он носильщика, потому, что метро сулило тепло, а не потому, что знал – куда ему ехать?

Но носильщик не обратил внимания на его вопрос.

– Как пройти в метро? – спросил Риоль милиционера, одетого в мокрый блестящий плащ, с капюшоном, натянутым на фуражку и оттого, делающим голову милиционера похожей на перевернутый треугольник, но милиционер посмотрел сквозь него и продолжил неспешно прохаживаться по перрону.

То же самое получилось и с другими людьми, к которым обращался Риоль.

Тогда он ощутил тоску, и еще то, как сильно он устал…

Через несколько минут, Риоль стоял у справочного автомата и, тупо нажимая кнопку, спрашивал решетчатое окошко:

– Когда придет счастье?

А автомат исправно отвечал после каждого нажатия:

«Для того, чтобы получить ответ на интересующий вас вопрос, опустите в приемник жетон, который можно приобрести в билетной кассе за две копейки.»

На Риоля не обращал внимания никто, кроме двух людей, стоявших поодаль.

Один из них был одет в дорогую французскую тройку и шляпу коричневого цвета, а второй, старший, худощавый, голубоглазый носил стоптанные ботинки.

– Что с Риолем? – спросил первый второго.

– Он устал. Но пока это не страшно.

До тех пор, пока он сам об этом не догадывается.

– А можно прекратить его мучения?

– Если жизнь – это мучения, то можно.

Если жизнь – это дорога, то – нельзя…

В этот момент Риоль оглянулся и увидел человека в стоптанных ботинках:

– Крайст, меня никто не видит! – и человек в стоптанных ботинках тихо ответил ему:

– Меня тоже…

Они оба помолчали немного, потом Риоль посмотрел на Крайста и почувствовал, что должен сказать тому что-то очень важное, что потом, он может забыть и не сказать вообще:

– Крайст, знай, что я понял для чего ты водил меня. И наше путешествие было не напрасным.

Строить планы на будущее, можно только тогда, когда понимаешь – куда идешь.

И только знания дают возможность испавлять ошибки в пути.

А, для того, чтобы понять – куда мы идем, нужно знать – откуда мы пришли, – и, помолчав немного, Риоль прибавил:

– В своих поездках я заработал немного денег.

Возьми.

Купи себе новые ботинки, а то твои совсем износились…

* * *

Ночной дождь смыл не только пыль и усталость.

Он смыл сомнения.

…На залитой солнцем, утренней площади Риоля встречала толпа людей.

И впереди всех стояла Эйла. Риоль не удивился, а обрадовался этому:

– Я ждала тебя.

Я знала, что ты вернешься.

И не верила никакой информации.

Даже той, что люди называют объективной…

– Объективность информации – прошептал, находившийся в толпе человек в дорогой французской тройке и шляпе коричневого цвета, – Это последняя надежда на то, что она ошибочна, и что все еще может быть хорошо…