сэкономим, тоже неплохо, хе-хе. Да, приём девиц в университеты здесь прямо запрещён, и не у нас одних, а во всём цивилизованном мире, но вот никаких писаных запретов на законное оформление привилегии на изобретение для женского пола нет, а что не было отродясь такого, так всё когда-то случается в первый раз. Да и ставить препоны супруге племянника старосты Боярской Думы желающие вряд ли найдутся, но прошение для Палаты новшеств и привилегий должно быть составлено по всем правилам, чтобы ни к единой буковке придраться никто вообще не рискнул. Оленьку, кстати, привлечь надо будет для пояснительных рисунков к прошению, заодно и саму к гимнастике приохотить — девчонке двенадцать уже, самое время хорошей фигурой озаботиться.

А ведь не успеешь оглянуться, пора придёт и о замужестве названой сестрицы подумать… Понятно, что ни княжичем, ни бояричем её жених не будет, но и в мещанское сословие отдавать Агалину дочку не хотелось. Купцы или лица свободных занятий смотрелись предпочтительнее, а дворяне так и ещё лучше, но тут всё будет зависеть от качеств самого жениха и его семьи. И да, мне нужно будет вклиниться в определение судьбы Оленьки, когда в семье о том заговорят, а лучше бы вообще руководство этим делом перехватить. Но это дело будущего, пусть уже и скорого, сегодня и завтра мне других дел хватит выше крыши…

[1] См. роман «Жизнь номер два»

Глава 26. Ожидания и реальность

Утро порадовало почтой, пусть и состоявшей из одного лишь пакета, зато пухлого и увесистого, а главное, исключительно ценного и до крайности долгожданного. Управление Тульского казённого оружейного завода прислало наконец списки с новых разрядных листов моих тамошних учеников.

Разумеется, тащить весь пакет в университет смысла не было, поэтому сразу после завтрака я засел за сортировку его содержимого и составление соответствующей ведомости. Итак, что мои подопечные получили после обучения?

Из ста двенадцати человек разрядные листы более высокого уровня получили сто семь. Все пятнадцать перворазрядников свой разряд повысили — четырнадцать до второго, а один — аж сразу до третьего. Из семидесяти девяти моих учеников, имевших перед обучением второй разряд, на том же уровне остались двое, у семидесяти трёх разряд стал третьим, у двоих даже четвёртым. Среди восемнадцати человек, пришедших учиться с третьим разрядом на том же уровне остались трое, остальные пятнадцать теперь имели четвёртый. Просмотрев свои более ранние записи, я обратил внимание, что из пяти учеников, не повысивших своего разряда все, кто был с третьим разрядом, и один из тех, кто со вторым, и без того показывали лучшие успехи в практических работах. Всё же несколько позже надо бы и их на повторные испытание отослать…

В любом случае, это даже лучше, чем в Александрове — там перепрыгиваний через ступеньку не случилось ни одного, а доля оставшихся на прежнем уровне что в Александрове, что в Туле была почти одинаковой. Ну да, в Александрове она чуть превышала четыре с половиной процента, а в Туле до тех же четырёх с половиной процентов слегка не дотягивала, но это уже, как говорили в бывшем моём мире, лежало в пределах статистической погрешности. Что же, теперь у меня есть с чем идти к господину профессору Маевскому.

В университет я отправился, прикинув, по опыту учёбы в Мюнхене, время завершения лекционных часов к моему прибытию. То ли в университетах всего цивилизованного мира примерно одинаковое расписание, то ли мне просто повезло, но профессора я застал как раз закончившим на сегодня общение со студентами.

В чтение составленной мною ведомости Михаил Адрианович погрузился, что называется, с головой. По счастью, ведомость у меня получилась очень сжатая, так что утонуть в моих выкладках профессору не грозило, зато я потом чуть не утонул в восторженных оборотах, коих не пожалел высокоучёный муж, вдохновенно комментируя её содержание. Слушал профессора я, честно говоря, вполуха, потому как меня больше волновал вопрос о учебных занятиях на университетской базе, и я уже примеривался, как бы к нему плавно и естественно перейти, как профессор, закончив с неумеренными похвалами, зашёл совсем с другой стороны.

— Кстати, Алексей Филиппович, а сами-то вы не желаете Разрядную палату посетить? — своим вопросом профессор меня просто ошарашил. Ну что ж такое-то?! Я же сам должен был догадаться! Нет, учитель из меня, конечно, неплохой, но до профессорского уровня мне ещё расти и расти…

— Думаете, имеет смысл? — попытался я скрыть свою растерянность.

— Имеет, непременно имеет! — насел на меня профессор. — Если ученики совершенствуются, то и учитель просто-таки обязан совершенствоваться и сам! Пройдите испытание, Алексей Филиппович, всенепременнейше пройдите! Для вашей диссертации это будет крайне полезно!

— Если мой разряд поднимут, — обозначил я условие таковой полезности.

— Если и нет, не настолько это будет печально, — моментально возразил Маевский. Должно быть, в отличие от меня, проблему он обдумал заранее, и обдумал с должным тщанием. — Вы в таком случае пройдёте испытание несколько позже и вероятность повышения разряда одарённости тоже повысится. Вместе же с тем будет видно и соотношение скорости роста уровня одарённости у учеников и преподавателя.

Значит, господин профессор предлагает поставить эксперимент на себе? Хм, а почему бы и нет?.. В общем, дал я господину профессору себя уговорить, и в один из ближайших дней точно отправлюсь в Разрядную палату. Кстати, раз уж пошёл такой разговор, я без особого сожаления отложил на потом свой коварный замысел использовать университетские возможности для своих учебных затей и решил прояснить один вопрос, давно уже вызывавший у меня интерес.

— А скажите, Михаил Адрианович, — начал я, — вот я в своей жизни трижды проходил испытание на одарённость. И, должен вам признаться, особой разницы в своих магических способностях и возможностях ни разу не ощущал.

— То, что вы эту разницу не ощущали, вовсе не означает, что её не было, — усмехнулся профессор. Я ожидал продолжения, по своему опыту как в качестве ученика, так и в качестве учителя зная, что хорошие учителя наиболее подробно отвечают либо на очень умные, либо на слишком глупые вопросы учеников. Учителем профессор Маевский, насколько я знал, был хорошим, потому я и задал ему вопрос именно глупый. Посмотрим, что он скажет…

— Про первое и второе испытания много говорить не