– Соглашайтесь, соглашайтесь, – сказала она им в присутствии Евы, когда поступило такое предложение. – Вам дается шанс начать новую жизнь. Езжайте непременно. Я буду рада за вас.

Одни уехали, другие отказались, и теперь те, кто не принял предложения, навсегда останутся в Германии. Россия, аннексировав территорию, на которой находились их родные селения, лишила их возможности вернуться домой; а уехать в другую страну и там устроить свою жизнь они не могли по состоянию здоровья.

Ева не была уверена, что ее усилия – грамотное заполнение документов, терпеливые опросы, точные формулировки – обеспечат более счастливое существование всем беженцам, с которыми ей довелось работать в последние шесть лет. Но она знала: они уезжают в безопасное место, где им не грозят преследования и поругание. Их избавили от жестокости и мучений, и не исключено, что теперь они сумеют достичь благополучия, а может, даже и процветания.

– Вы хотели бы вернуться в Польшу? – спросила Ева Ирен в свой последний вечер. Они сидели в комнате графини и потягивали красновато-синюю сливовицу. Светилась раскаленная печка. Стены занавешивали богато расшитые шали, как та, что Ирен накинула на плечи.

– В Польшу, да. Это моя родина. Но не в Россию. Мы не питаем большой любви к русским медведям, равно как и они к нам.

– Но вы, должно быть, очень тоскуете по родному краю, по своей семье.

– Моя семья теперь здесь, – передернула плечами Ирен. – На родине меня никто не ждет. Мои тети и дяди, что оставались там, а также кузены и кузины, которых забрали вместе со мной, все давно поумирали.

Костлявой рукой она грациозно махнула в сторону двери и находившейся за ней комнаты, где ее соотечественницы готовили капустные клецки и заваривали чай:

– Теперь моя семья – мои девочки, эти женщины и другие, что остаются в лагере. У нас здесь своя маленькая Польша.

Рассмеявшись, она опрокинула в себя остатки сливовицы и снова наполнила их стаканы.

– Как мы ни старались, избавиться от вас всех, нам так и не удалось, – хохотнула Ева. – Хотя мы трудились в поте лица.

Перед Евой и другими сотрудниками служб помощи стояла задача добиваться выдачи 10 000 виз в месяц, но с некоторых пор эта цифра сократилась вдвое, поскольку оставшиеся обитатели этого некогда переполненного лагеря были либо слишком стары, либо больны или же смирились с судьбой и не пытались завоевать сказочный приз в виде билетов в Америку или Канаду.

А теперь и ей самой предстояло покинуть лагерь. За время работы в Вильдфлеккене Ева ни разу не съездила в Лондон, ни разу не наведалась в свое родовое поместье на зеленых холмах Суррея, где жили родители.

Меня стали бы пытать, как я переживаю гибель Хью, а мне это невыносимо, думала она. Равно как и их скорбь по погибшему Чарльзу, моему старшему брату. Но главное – я хотела оставаться здесь как можно дольше, чтобы наблюдать, как растет мое единственное дитя, любоваться ею каждое дарованное мгновение, ведь других детей у меня больше не будет.

Этот свой секрет она хранила глубоко в себе. При каждом удобном случае Ева пешком или на велосипеде отправлялась в городок якобы для того, чтобы навестить кого-нибудь из бывших обитателей лагеря, решивших поселиться в этой местности, а на самом деле чтобы мельком увидеть Лизелотту: как та бегает по саду возле дома или гуляет с родителями, или играет с другими детьми, ведь ей уже было почти четыре года. В дни отдыха, которые время от времени выпадали Еве, она ходила в горы или с другими девушками отправлялась на танцы, что устраивались на британских военных базах. Там они знакомились с офицерами, нуждавшимися в женском обществе, и наедались вволю, о чем исправно заботилась военно-торговая служба ВМС, ВМФ и сухопутных войск[46].

«Могла бы я полюбить кого-то еще?» – часто спрашивала себя Ева.

Память о Хью и обо всем остальном слишком обременительна для новых отношений. К тому же, я не уверена, что еще способна дарить любовь.

Из соседней комнаты появилась женщина. Улыбаясь, она поставила перед Ирен и Евой большую тарелку.

– Kielbasa, ogórki kiszone, – женщина показала на ломтики темно-красной колбасы с крапинками жира и на кружочки соленых зеленых корнишонов.

– Ешь, – сказала Ирен. – Потом еще выпьем. Лучше водки, конечно, под такую закуску, но ты, я знаю, любишь это.

И она снова плеснула в стакан Евы красного ликера.

– Так вы думаете остаться здесь навсегда?

– Почему бы нет? Здесь у меня есть все, что нужно, – Ирен махнула рукой в сторону окна, из которого открывался вид на лес и лежавшие вокруг лагеря земли. – Даже местечко, где я в конце концов преклоню голову в мире и покое среди своих соотечественников.

Ева поняла, что имеет в виду графиня. На протяжении всех лет, что функционировал лагерь, умерших беженцев хоронили на польском кладбище, находившемся на его территории. Одни так и не смогли восстановиться после перенесенных ужасов и лишений, другие скончались от смертельных болезней, а кто-то просто от старости, так и не дождавшись разрешения на выезд. И, возможно, думала Ева, среди тех погребений покоятся и тела людей, умерших не от естественных причин, а некоторые, возможно никем не обнаруженные, до сих пор лежат под темными деревьями в густых лесах вокруг лагеря и его окрестностей.

– Вам не больно оставаться здесь, в стране, которая причинила столько зла вашим соотечественникам? Меня душит негодование при мысли, что немцы, осужденные первыми трибуналами, уже гуляют на свободе. Они не отбыли полного срока наказания, а некоторых вообще не привлекали к суду, не предъявляли им обвинения. Они преспокойненько вернулись на гражданку, живут припеваючи, так и не ответив за свои преступления. У вас никогда не возникало желания восстановить справедливость?

– Было время, возникало, дорогая. Но теперь, когда дни мои сочтены, я желаю только покоя. Я не хочу на исходе жизни бередить себя мыслями о ненависти и мести.

– А я, мне кажется, к этому не готова. Свой мир я еще не заключила.

– Но ты же скоро уедешь, – улыбнулась Ирен, потрепав ее по руке. – Для тебя здесь работы больше нет, пора возвращаться домой.

– Знаю, – вздохнула Ева, качая головой. – Послезавтра я уезжаю. Только я не знаю, как жить дальше. Ходить по театрам в Лондоне, пить чай в «Фортнуме», вместе с родителями и друзьями посещать светские коктейльные вечеринки и званые ужины… Как-то бессмысленно все это после того, что я здесь увидела и узнала.

– Дома, наверное, тебя ждут родные и сердечный друг. Они очень обрадуются твоему возвращению.

– Родители будут рады, а сердечного друга у меня нет.

– И чем ты займешься? Тебе, я уверена, будет непривычно сидеть без дела по возвращении домой. Ты девочка умная. Негоже тебе бросать работу.