возраставшей жажды ученика к поэтическому слову учителя, его обаянию и способности «посредством своего огромного энтузиазма обращать все себе на радость и пользу». В урожайном 1910 году в Лейпциге выйдет расширенное издание поэзии Верхарна – сборник из полусотни стихотворений вновь в переводе Цвейга. «Меч», «Восстание», «Часы», «Дождь», «На севере», «Толпа», «Опьянение», «Звонарь», «Переводчик». Такие шедевры, как «Паромщик», «Завоевание», «Фабрики», «Эмигранты», «Мельник». Рукопись «Мельника», подаренную ему в один из августовских приездов в Сен-Клу, Цвейг хранил десятилетия.

«Читая его идиллические стихи, я каждый раз вижу дорожку в его саду, розы, обрамляющие окно его домика, пчел, бьющихся о стекла; я чувствую напоённый морской влагой ветер, что дует над Фландрией, и среди всего этого вижу его самого, широким шагом удаляющегося в просторы полей, словно идущего в бесконечность»{253}.

* * *

Все эти годы издательский дом Киппенберга с момента своего основания продолжал завоевывать репутацию не только у читателей Лейпцига, но и в других городах Германии, одновременно увеличивая тиражи с трех до тридцати тысяч и повышая при этом качество своей печатной продукции.

С 1910 по 1913 год в «Insel-Verlag» будет выходить инициированное Цвейгом собрание сочинений в 12 томах («Избранные романы и рассказы») великого английского романиста Чарлза Диккенса. Первый том роскошного подарочного издания темно-зеленого цвета с золотым узорным рисунком будет снабжен предисловием, написанным Цвейгом еще во время поездки в Англию. Текст, по своему объему сравнимый с эссе, спустя десять лет войдет в первую трилогию{254} будущего цикла «Строители мира».

Любопытно, что при написании эссе автор использовал литературный прием, который только через полвека получит название рецептивной эстетики{255} и станет применяться литературоведами и критиками в работах по эстетике и философии литературы. Среди заметных представителей этого направления можно выделить имена немецкого историка Ханса-Роберта Яусса, филолога Вольфганга Изера, литературоведа Райнера Варнинга, английского писателя Генри Грина. Хорошим примером «контакта литературного текста с читателями» Цвейг и начинает эссе, показывая, как первый английский романист Викторианской эпохи влиял на умы и сердца читателей не только Британии, но и всего мира. Цвейг пишет об энтузиазме тысяч англичан, с восторгом приветствовавших почтальона, несущего им «синюю книжечку с очередной частью его романа»:

«В день получения почты, рассказывал мне один из этих old Dickensians (Старые поклонники Диккенса), они никогда не могли заставить себя дожидаться дома почтальона, который наконец-то нес в сумке новую синенькую книжку Боза. Целый месяц они томились в ожидании, они надеялись и спорили, на Доре или на Агнесе женится Копперфильд; радовались, что Микобер опять попал в критическое положение: они ведь знали, что он с честью выйдет из него с помощью горячего пунша и веселого настроения! И неужели они еще должны были ждать, ждать, пока притащится на своей сонной кляче почтальон и разрешит им все эти веселые загадки? Нет, это было свыше их сил. И год за годом все, от мала до велика, встречали в положенный день почтальона за две мили, лишь бы поскорее получить свою книжку. Уже на обратном пути они принимались читать: кто заглядывал в книгу через плечо соседа, кто начинал читать вслух, и только самые большие добряки во всю прыть бежали домой, чтобы поскорее принести добычу жене и детям. И так же, как этот городок, любили Диккенса каждая деревня, каждый город, вся страна, а за ее пределами – все, кто говорил по-английски и жил в колониях, разбросанных по всем частям света; его любили с первой минуты знакомства с ним и до последнего часа его жизни.

…Его великая и незабываемая заслуга состоит, собственно, в том, что он нашел романтику в обыденности, открыл поэзию прозы. Он первый опоэтизировал будни самой непоэтической из наций. Он заставил солнце пробиться сквозь эту беспросветную серую мглу, а кто хоть однажды видел, какой лучезарный блеск льет солнце, разгорающееся в пасмурном клубке английского тумана, тот знает, как должен был осчастливить свой народ писатель, который претворил в искусство этот миг избавления от свинцовых сумерек. Диккенс – это золотой свет, озаряющий английские будни, ореол вокруг скромных дел и простых людей».

* * *

В конце мая 1911 года писателю предстояло «лечь под нож» на операцию по плеврэктомии, срочному удалению гноя в плевре{256} с целью восстановления газообменной легочной функции и предупреждения будущих осложнений.

Эмпиема, или скопление гноя в плевральной полости, образуется при распаде легочных тканей по мере прогрессирования туберкулезного процесса. Но возникает вопрос: где наш герой к тридцати годам успел заработать туберкулез при хорошем питании, ровном климате Вены и относительно крепком здоровье? Прежде он никогда серьезно не болел. Разве что в гимназические годы периодически поднималась температура, наступало переутомление от учебной нагрузки, но не более того. Следовательно, на развитие эмпиемы косвенно могло повлиять переохлаждение организма в путешествиях, скажем, на берегу моря или океана. Могло и отсутствие привычки обращаться к врачам, переживания по любому поводу (порой кажется, что Цвейг ни шагу не ступал по жизни без опоры на нервные «окончания»). А также крепкий табак, кофе, чтение пыльных библиотечных изданий и антикварных каталогов (ученые давно доказали, что книжный клещ является мощным источником аллергических реакций); всё это в комплексе, конечно, разрушало его физическое, психическое, эмоциональное здоровье.

Операцию и послеоперационную реабилитацию в течение месяца он проведет в венском больничном санатории «Loew», основанном австрийским врачом Генрихом Лёвом (Heinrich Loew, 1813–1873) в середине XIX века. Благодаря его сыну, доктору Антону Лёву (Anton Loew, 1847–1907), к началу нового века больница обрела более просторное здание на Марианенгассе, 20, увеличила число коек и палат, создала лабораторию бактериологических и гистологических исследований, открыла отделения гинекологии и хирургии, а в соседних к больнице жилых домах администрация арендовала и обустроила служебные квартиры для персонала.

В «Loew» под наблюдением лучших специалистов Вены свои последние дни проведут актеры Йозеф Кайнц и Александр Жирарди, директор издательства «Universal Edition»{257} Эмиль Герцка и главный кумир Цвейга в мире музыки Густав Малер, госпитализированный сразу после возвращения из Франции на покой кислородных подушек. В палатах этой больницы навсегда прервалось дыхание многих гениев города Вены – гениев, которые в воображении Стефана Цвейга продолжали жить, дышать, творить свое великое актерское и музыкальное искусство руками и душами учеников. «В каком-нибудь немецком городе дирижер поднимает палочку. В его жестах, в его манере я ощущаю Малера, мне не нужно задавать вопросов, чтобы узнать: это тоже его ученик <…> Как в театре я до сих пор часто слышу голос Кайнца, отчетливый, как будто он льется из его навеки умолкшей груди».

После успешной операции на «неумолкшей груди» писателя останется небольшой шрам,