Передо мной на подоконнике оказывается журнал, я не помню — был ли он минуту назад. Глянцевая бумага слегка дрожит, и, как только я пробегаю взглядом раскрытые страницы, ветер изящным движением переворачивает их дальше. Я читаю что-то о магии любви. О том, что мир мистичен лишь тогда, когда сердце бьется чуть быстрее, когда чуть злее стучит в висках кровь и дыхание прерывисто, а руки не чувствуют соли.

Я замечаю, что вокруг в немой музыке вьются листья, которые только что послушно лежали на полу. Прислушавшись, я начинаю слышать и саму музыку, классические вариации которой мне не знакомы.

А ветер листает страницы.

«...я люблю тебя…»

Слышу я чуть издалека, а буквы о секретах насыщения цвета предметов и жизни, превращения всего в сменные обои, придания всему особого вкуса приторно покоряют мою голову. Разум хмелеет, голова наполняется теплом и удивительно добрыми мыслями, а в сигарете мнится непостижимая глубина.

Я читаю журнал до конца, он посвящен любви, я не слышу ничего о другом и с наслаждением внимаю неназойливым строчкам.

Усиливается музыка, ей нежно подпевает окно, добавляя инструментальных нот, я подтанцовываю, вкрапляясь в синхронное таинство листьев.

«...я так тебя люблю...»

Слышу я дальше и обращаю внимание, что нахожусь уже не у окна, а в центре комнаты, кручусь вокруг своей оси на носках, тянусь руками к потолку, а шкаф достоверно троит мой медленный образ в своих глубоких дверцах.

«…и я…я…я…»

Шепчу я в ответ, слыша высокое эхо, что устремляется прочь — за стену.

Мне хочется видеть Тень, сердце мое благодарно дребезжит этим мыслям, и я по-балетному прыгаю в дверной проем. Спустя узкий коридор, полный так же танцующих листьев, где я продолжительно вьюсь и подпрыгиваю, меня выносит к очаровательно белой двери, ведущей в ванную комнату.

Она приоткрыта, и я с удовольствием распахиваю ее, ведущую в рай, исполненный — я вспоминаю — розового.

Прямоугольное зеркало запотело, на нем ее тонкий пальчик нарисовал два сердца, одно чуть больше другого, краями наложенные друг на друга.

«…Айс…»

Приписано еще ниже, чуть в стороне — и мое имя.

Тень лежит в ванне, ее бледное лицо горит свирепой болезненной красотой, что в пепел выжигает мой разум. Из отчетливо красной воды виднеются ее правильной формы голова с забранными вверх волосами да рука, что свесилась за борт. По внутренней части руки быстрым штрихом течет на пол кровь, не капая, а падая ровной струей, там уже лужа, в которой болезненно замерли листья и — невесть откуда — роскошная алая роза.

«…нет!...»

Оказывается, это оглушительно ору я, мечась и не зная, что предпринять.

Незнакомая классика сменяется тревожным органом, я поскальзываюсь на крови и едва не падаю, пытаясь обнять любимое тело и вытащить его из воды томно-гранатового цвета.

«...зачем?..»

От моего вопля на стене дрожит зеркало.

Тело Тени удивительно тяжелое, но мощным усилием я вырываю его из объятий горячей воды.

«…я же тень…»

«...какая ты тень. если ты тень, то и я...»

Мы едва не падаем вместе, когда я наступаю на агрессивную розу. Мы выпадаем из ванной в коридор, по которому я бегу так, что расплываются обои.

«...зачем?..»

«...мне очень хорошо с тобой...»

«...тогда почему?..»

«...я же тень...»

«...и что?..»

«...сегодня было слишком все хорошо.»

«...иии?!.»

«...когда я счастлива, мне хочется умереть.» ".что за глупость?..»

«...прощай...»

Мы врываемся в комнату, листья лежат уже понуро, а у стены призывно краснеет низкий диван. Я бережно кладу дорогое тело на его ткань, сам же срываюсь к шкафу, распахнув который нахожу несколько плотных и белых полотенец. Я рву их на полосы невероятным усилием, секунда — и я с рыком перетягиваю руки Тени чуть повыше локтей, секунда — и я, трясясь в немых рыданиях, ползаю вокруг нее, то обнимая, то целуя, то отстраняясь.

Музыка теперь напоминает жесткий визжащий инструментальный джаз.

«...ты не должна была…»

«…это она...»

«...она?..»

«...сейчас мне кажется, что это она...»

«...»

«...она не оставит нас в покое...»

— Я люблю тебя, Сашка. — исступленно читаю я старую мантру. — Люблю тебя.

«...я тоже...я...тоже...»

Глаза Тени закатываются, но кровь уже почти не течет. Я трясу ее, обвиняю в чем-то, целую в холодные губы, холодные щеки, уши, плечи, живот, колени. Я не даю ей отвлечься от меня, я кричу любовные мантры, я почти пою что-то, точно старый безумный шаман.

Наступает небольшая пауза, я замечаю, что листья опять начинают виться, что неведомая сила подбрасывает их, заставляя крутиться в совершенных спиралях. Атмосфера опять взрыхляется классикой.

Глаза Тени несомненно живые, они фокусируются на мне, и губы вздрагивают самой красивой в уродливом мире улыбкой. Ее нагота, сдобренная алыми разводами зловещего, но художественного рисунка, вопиюще прекрасна и хрупка. Уродливые порезы, проложенные в трех местах по трассе жизни, пугают жутковатым контрастом.».никогда. обещай мне, никогда больше.» ".никогда.»

«…обещай!...»

«…никогда… обещаю...»

«...не смей, никогда!..»

«...будь со мной...»

«...всегда...»

Чуть позже я нахожу под диваном большой чемодан, полный одежды, которую я помню краем памяти и в которую я бережно одеваю свою девочку и погружаюсь сам.

В кармане светлых джинсов я обнаруживаю непочатую пачку сигарет, в холодильнике лукаво и уже долго охлаждаются бутылка кровавого вина, немного легких закусок. Там же — две упаковки молока, а на кухонном белом столе я вижу полную банку гранулированного кофе.

Все это складывается, кроме кофе, в небрежный натюрморт на маленьком подносе.

Потом мы сидим на диване, взявшись за руки. Мы пьем отменное вино и смотрим в пол, где мельтешит ленивой картинкой пожилой телевизор. Окно закрыто, пол все так же полон золотыми фрагментами, руки моей женщины погружены в толстый слой бинтов.

Иногда мы курим, иногда исподтишка ловим взгляды друг друга, иногда с размаху ударяемся губами, чтобы устроить продолжительный поцелуй.

Так прошло несколько дней, потом холодильник опустел. Тень из слабой заметно стала сильной, мы спали все меньше, а бодрствовали все больше. Мы посмотрели уже все альбомы с фотографиями, где я, и она, и Сашка, и почему-то я не помнил, что мы так много фотографировались. Мы пролистали все журналы, и все они поведали нам о любви, все они содержали романтичные стихи и практические советы. Мы говорили немного — все было давно понятно без слов, я удовлетворился обещанием и ею, она была удовлетворена тем же и мною. Я обожал ее молчание, я конвульсировал от наслаждения редкоредко слышать ее в подкорке своего мозга.