– Потому что дамочки в красном так сказали, Орк, – протянул Сантино, бросив карты. – А когда они велят прыгать, мы подскакиваем до звезд.

Когда зазвонили тревогу, комиссар Лемарш находился на верхнем этаже Сакрасты. Игнорируя предупреждение, он терпеливо ждал, пока колокол умолкнет. Ярус, куда он поднялся, входил в короткий список участков, запрещенных Соланис на основании «соображений безопасности». Раньше Ичукву не видел смысла забираться сюда, но сейчас ему требовалась дополнительная высота.

Политофицер затаился в тенях тускло освещенного коридора, куда, как он рассчитывал, никто бы случайно не забрел. Проход вообще казался заброшенным – стены блестели от сырости, и влажный смрад перекрывал вездесущий запах благовоний Сакрасты.

«Здесь размалеванный труп показывает свое истинное лицо. Она умерла уже давно, но слишком жадна до своих призраков и не отпускает их».

Комиссар выбросил мысль из головы. Ему хватало тревожных раздумий и без таких вот гротескных фразочек.

– Слышите меня, сестра? – прошептал он в гарнитуру, полученную от Асенаты. – Говорит Лемарш, прошу подтвердить прием.

Ему отозвалось шипение статических помех. Ичукву пришел сюда с нижних этажей, надеясь, что наверху сигнал усилится и обеспечит устойчивую связь. Несомненно, вокс-каналы глушила надвигающаяся буря, однако политофицер не мог отделаться от мысли, что причина в чем-то еще.

– Дай мне ответы, женщина, – проворчал он.

Покидая Сакрасту прошлой ночью, Гиад мимоходом объяснила, что отправляется в библиариум, предупредила о необходимости сохранять бдительность и пообещала скоро вернуться. Ни то, ни другое, ни третье не удовлетворило Лемарша тогда, а сейчас он точно нуждался в чем-то большем. Неопределенный ужас, постепенно охвативший его вчера, непрерывно усиливался с Первой зари, пока не вытеснил из сознания Ичукву все остальное. Хотя комиссар принял это чувство без стыда, узнав в нем предостережение, а не признак трусости, желание действовать стало практически непреодолимым.

«Окровавленные пески времени почти высыпались из верхнего сосуда…»

Заметив что-то боковым зрением, Лемарш повернулся и вгляделся в сумрак, но коридор пустовал. Вдоль стрельчатых окон свистел ветер, царапавшийся в ржавые ставни, словно уставший от одиночества призрак. Все двери в противоположной стене были заклепаны железными брусьями и помечены выцветшими символами биологической опасности – признаками какой-то давней эпидемии. Ичукву невольно задумался, как давно замурованы эти входы. Возможно, за ними до сих пор лежат тела?

«Мертвые не имеют значения», – пожурил себя комиссар, но кровь предков возразила ему. Живущая в ней мудрость не уступала по силе любым знаниям, вколоченным в Лемарша имперскими учителями. Здесь, наверху, сам Дедушка Смерть таился на расстоянии шепотка, жаждая подарить Вечную Ласку своими костлявыми пальцами. Только глупец стал бы дразнить судьбу и надолго задерживаться в подобном месте.

– Сестра Асената, – снова воксировал он, – говорит Лемарш, подтвердите прием.

И опять ничего, кроме бессмысленных помех. Ичукву хотел попробовать еще раз, однако белый шум вдруг усилился и втиснул себя в рамки слов.

– Лемарш, – заклекотал динамик, – я слышу тебя.

Комиссар помедлил. Несмотря на искажение, он узнал голос, и от этого по коже побежали мурашки.

– Фейзт? – неуверенно спросил Ичукву.

– Мир тебе, брат. – Пауза, наполненная треском. – Твоя служба скоро начнется.

Лемарш понял, что слышит извращенное эхо собственной фразы, сказанной умирающему гвардейцу на борту «Крови Деметра».

– Где… ты, сержант?

– Я иду, брат, – пообещал голос. – И скоро буду с тобой.

Сигнал оборвался с визгом помех, и у Ичукву зазвенело в ушах. Комиссар сорвал гарнитуру. Она смялась у него в руках, рассыпая искры и хлопья ржавчины – ее каркас в считаные мгновения проела коррозия.

Сестра-минорис Бугаева обожала Мортифакторум. Простая женщина, добродетельная в вере и прилежная в труде, она не любила сложностей, а в мире не было ничего сложнее живых людей. Этими своими словами, желаниями и жалкими суждениями они доставляли женщине одни страдания. Бугаева не могла сказать, что ненавидит других госпитальеров, поскольку тем самым огорчила бы Бога-Императора; просто мертвыми они нравились ей гораздо больше. Честная душа знает, где ее место, поэтому всякий раз, когда матерь Соланис назначала сестру-минорис на дежурство в холодный, но гостеприимный морг, она радовалась всем сердцем. Хотя Бугаева понимала, что ей не хватит ума, чтобы стать любимицей палатины вроде Энкель или Люсетты (да и вообще выбиться в рукоположенные госпитальеры), это не имело значения. Она не возражала против того, чтобы работать среди мертвецов, пока не придет время присоединиться к ним.

Облачив свое пышное тело в защитный фартук для омовений, сестра-минорис продвигалась по Мортифакторуму с освященными чистящими принадлежностями в руках. Она проверяла, оттирала и расставляла пустые каталки, напевая вполголоса гимн санитарии. Когда Бугаева достигла дальнего конца помещения, нечто привлекло ее внимание. Из ниши в дальней стене, где во множестве таких же выемок спали мертвые, свисала полоска багряной ткани, из-за которой слегка отворилась дверца.

«Открыто или закрыто, но не приоткрыто!» – всегда наставляла ее старшая матерь.

Хмурясь от такой неаккуратности, сестра-минорис торопливо подошла к неугодной дверце и дернула ее на себя. Наружу плавно выехала тележка с временным обитателем ниши.

Бугаева судорожно вздохнула, узнав сестру Энкель. Из правого глаза трупа торчал скальпель.

Когда же это случилось? Ну теперь ясно, почему Энкель последнее время не ходила на обедни. Обидно только, что никто не удосужился сообщить сестре-минорис. С другой стороны, сам факт смерти Энкель заглаживал оскорбление. Какой же стервой она была при жизни! По сути…

Освещение мигнуло и погасло. Через пару секунд умолкло гудение криогенераторов. Комната погрузилась в полную темноту и тишину.

Бугаева невозмутимо дождалась, пока моргнут и заработают аварийные люмен-полосы, омывшие помещение холодным голубым светом. Бормоча благодарственную молитву, она вразвалочку направилась к двери. Технопровидца Сакрасты следовало известить о сбое энергопитания до того, как спящие в Мортифакторуме начнут перезревать.

Сестра-минорис дошла до середины комнаты, когда дверь распахнули снаружи. Вошла высокая, худая как скелет женщина, одеяния которой в синеватых лучах казались пурпурными.

– Палатина! – выпалила Бугаева. Она узнала гостью, несмотря на полумрак. – Я… Честь для меня!

Пытаясь скрыть нервозность, сестра-минорис поклонилась. Прежде она никогда не оставалась наедине с грозной госпожой Сакрасты, и сейчас вряд ли был самый удачный для этого момент.