Я смотрю на Кейт, собираясь сказать, что ничего подобного и не жду, что наберусь терпения, что я умею работать руками. Но осекаюсь, поняв, что ее мне ни в чем убеждать не надо.

– Ты думаешь, где я вчера была? – спрашивает она. – Ждала, когда у Дэвида закончится «Медея», чтобы рассказать ему о тебе. Уговорила его сразу же брать билет на самолет, чтобы он успел тебя увидеть, пока не вернулся этот инвалид. Он уже в пути, так что мне скоро ехать в аэропорт, встречать его. Он изо всех сил постарался, поэтому, надеюсь, тебя сегодня не снимут, не то придется играть перед ним соло.

Кейт смеется.

– Шучу. Но «Гвалт» – компания небольшая, подобные решения мы принимаем сообща. Так что готовься и к нашей взаимозависимости, которая порой лишает функциональности. – Она вскидывает руки. – Но любая семья такова.

– Погоди! Так ты собиралась меня сама позвать?

Ее улыбка возвращается.

– А ты сомневался? Но я безгранично рада, Уиллем, что ты меня попросил. Значит, ты был внимателен, а это как раз то, чего режиссер ждет от актера. – Кейт постукивает по виску. – К тому же решение переехать в Штаты – очень умное. И для карьеры ход хороший, и твоя Лулу там.

Я вспоминаю о письме Тор. Только сегодня я перестал сожалеть и винить себя. Она искала меня. Я искал ее. А вчера вечером мы нашли друг друга.

– Я не из-за этого решил ехать, – говорю я.

Кейт улыбается.

– Знаю. Я просто шучу. Думаю, тебе действительно понравится Бруклин. Он сильно похож на Амстердам. Дома из бурого песчаника, хаусботы, сердечная терпимость ко всякой эксцентричности. Думаю, ты будешь там чувствовать себя как дома.

На этих ее словах меня охватывает особенное чувство. Ощущение остановки, отдыха, что все часы на свете притихли.

Дома.

Но тут пока еще дом Даниэля. И в нем бардак.

Когда я возвращаюсь, ребят уже нет, квартира засрана. Похоже на старый сквот, каким описывал его Брам, до того, как приехала Яэль и навела свои порядки.

Бутылки, пепельницы, тарелки, коробки от пиццы, всю посуду достали и перепачкали. Вся квартира пропахла куревом. Совсем не похоже на будущий дом для младенца. Меня парализует ужас, я не знаю, с чего начать.

Я ставлю диск Адама Уайлда, того певца-песенника, на которого мы несколько недель назад ходили с Макс. И тупо начинаю. Выливаю остатки из бутылок из-под вина и пива и собираю в коробку. Потом выбрасываю окурки из пепельниц и мою их. Несмотря на наличие посудомоечной машины, я наполняю раковину мыльной водой, сам мою и вытираю посуду. Распахиваю окна, чтобы проветрить, и квартира наполняется свежим воздухом и светом.

К обеду помимо бутылок, пепельниц и посуды я успел все протереть и пропылесосить. Стало почти так же чисто, как в лучшие времена при Даниэле, хотя когда он вернется домой с Фабиолой и Абрао, все будет безупречно. И готово.

Я завариваю кофе. Смотрю на телефон – нет ли новостей от Линуса, но оказывается, что сдох аккумулятор. Я втыкаю зарядку, ставлю кофе на полку. Рядом лежит конверт с фотографиями – я, Яэль, Брам, Саба, Ольга. Я провожу пальцем по его сгибу, ощущая вес хранимой им истории. Куда бы я ни отправился дальше, он поедет со мной.

Я снова бросаю взгляд на телефон. Он еще не включился, но наверняка скоро придется общаться с Линусом и Петрой. С одной стороны, я думаю, что меня должны уволить. Такова будет цена за вчерашний триумф, и это нормально, я готов заплатить. С другой – я уже перестаю верить в то, что закон вселенского равновесия работает подобным образом.

Я возвращаюсь в гостиную. Диск Адама Уайлда прокрутился уже несколько раз, и песни начинают казаться знакомыми настолько, что я смогу узнать их, даже если не буду слышать.

Я осматриваюсь. Потом взбиваю подушки и ложусь на диван. По идее, состояние у меня должно быть подвешенное, в ожидании новостей насчет сегодняшнего вечера, но испытываю я нечто противоположное. Это словно пауза, когда выходишь на вокзале или в аэропорту незнакомого города, и перед тобой ничего нет, кроме возможностей.

Доносящаяся с улицы какофония звуков – звон трамваев и велосипедов, рев пролетающих время от времени самолетов – накладывается на музыку, убаюкивая меня.

Уже в третий раз за день меня будит телефонный звонок. И как и утром, когда позвонила Яэль, я чувствую, что нахожусь где-то еще, в каком-то правильном месте.

Телефон смолкает. Но я знаю, что это наверняка был Линус. «Судьба», – как сказала Марина. Но решается не вся моя судьба, а всего лишь сегодняшний вечер. А остальное принадлежит мне.

Я иду в комнату за телефоном. В облаках мелькает сине-белое брюхо самолета «КаЭлЭм». Я представляю, что вдруг оказался в нем и лечу над Амстердамом, потом через Северное море, над Англией и Ирландией, мимо Исландии и Гренландии, потом Ньюфаундленд, потом вдоль восточного побережья Штатов, а там и Нью-Йорк. Я чувствую, как вздрагивает самолет, слышу, как шасси касаются асфальта, взрыв аплодисментов. Мы все до единого благодарны, что, наконец, долетели.

Я смотрю на телефон. Пришла куча поздравлений по поводу вчерашнего и голосовое сообщение от Линуса. «Уиллем, перезвони, как только сможешь».

Я вдыхаю поглубже, чтобы подготовиться к тому, что могу услышать. Хотя это и не имеет особого значения. Бой уже закончился, теперь я собираюсь домой.

Как только Линус берет трубку, раздается еле слышный стук в дверь.

– Алло, алло, – говорит он.

Снова стучат, на этот раз громче. Кейт? Брудье?

Я говорю Линусу, что сейчас перезвоню. И кладу телефон. Открываю дверь. И время снова останавливается.

Я крайне удивлен. И в то же время нет. Она точно такая, какой я ее запомнил, но в то же время совершенно другая, незнакомая. Я ее знаю. «Правда и ее противоположность – это разные стороны одной и той же монеты», – слышу я голос Сабы.

– Привет, Уиллем, – говорит она. – Меня зовут Эллисон.

Эллисон. Я произношу это имя в уме, и все мои воспоминания и монологи, которые я вел целый год, пересматриваются и изменяются. Не Лулу. Эллисон. Сильное имя. Надежное. И почему-то знакомое. Мне все в ней кажется знакомым. Я знаю этого человека, а этот человек знает меня. И тут я понимаю, что мне снилось сегодня утром, кто все это время сидел на соседнем кресле самолета.

Эллисон входит.

За ее спиной со щелчком закрывается дверь. На миг с нами в комнате оказываются все остальные. Яэль и Брам – какими они были тридцать лет назад. У меня в мыслях проносится вся их история, ведь она и наша тоже. И только сейчас я осознаю, что она была неполной. Сколько бы раз Брам ни рассказывал ее, он умалчивал один очень важный момент. О том, что произошло за те первые три часа, которые они провели вместе в машине.

Может, и рассказывал, но не словами. А поступками.