флота, который выбрал его для этой миссии, и в Токио, в правительство. Однако наземные коммуникации, разрушенные атомной бомбой, еще не были восстановлены. Но в порту Курэ у причала стоял эскадренный миноносец, и Асада решил воспользоваться его передатчиком. Он составил телеграмму и попросил отправить ее. Позднее он узнал, что это была первая непосредственная информация, полученная правительством в Токио, что бомба была атомной.

Военные послали его команду в Хиросиму 7 августа и получили от профессора сообщение, но не поделились ни с кем полученной от него информацией. Сам Асада сообщил только 10 августа следующее: «Бомба, сброшенная на Хиросиму, несомненно, была атомной бомбой. Мы доказали это научно. Разрушения были ужасными. Не существует никаких средств защиты от этого оружия. Японии грозит большой кризис. Нам необходимо готовиться к самому худшему».

Согласно распространявшимся тогда слухам, Токио стоял следующим в очереди на атомную бомбардировку. Было перехвачено на коротких волнах сообщение союзников, что 17 августа было намечено днем, когда должна быть сброшена атомная бомба на Токио, а 21 августа — на Осаку. Асада предполагал, что у США есть пять или шесть атомных бомб, которыми они могут угрожать. Кроме того, за два дня его пребывания в Хиросиме он видел такие разрушения, что единственным выходом для страны была капитуляция. Последние слова его телеграммы могли иметь двоякий смысл: «Сейчас заканчиваю». Слова были прочитаны всеми, но не все поняли их истинный смысл.

Глава 14. «Банзай! И умри, империя!»

В своем мрачном офисе в Домэй редактор отдела зарубежных новостей Саидзи Хасэгава, сидя за своим столом, погрузился в беспокойный сон. Было 5 часов утра, суббота, 11 августа. Он был в одной рубашке, воротник был расстегнут. Сквозь сон он услышал, как кто-то произнес его имя.

«Хасэгава!» — Кто-то сильно тряс его за плечо.

«Хасэгава!» — вновь прозвучал командный голос. Редактор с трудом открыл глаза и увидел жилистого средних лет моряка в форме капитана, который пытался разбудить его.

Он сразу узнал этого человека. Это был капитан Арима из оперативного отдела штаба флота. Хасэгава знал его как сторонника мирного соглашения. Он также знал, что Арима занимал важный пост на флоте, и потому он не мог открыто говорить о своих взглядах. Последние остатки сна, еще владевшего редактором, сразу же улетучились, как только Арима сел и спокойно произнес: «Наши наблюдатели перехватили пропагандистскую радиопередачу, которая велась из-за границы этим утром. Было сказано, что Япония приняла потсдамские условия».

Арима рассеянно оглянул все мрачное помещение, а затем посмотрел Хасэгаве прямо в глаза. «В передаче упомянули о Домэй как об источнике информации».

У Хасэгавы похолодело внутри, он ожидал самого худшего.

«Конечно, — улыбнулся Арима, тщательно наблюдая за выражением лица редактора, — я сам не верю пропагандистским передачам, но ради того, чтобы окончательно удостовериться, правда ли это, я согласился прийти и задать вам лично вопрос, верно ли, что Домэй отправил подобную информацию».

В этот момент Хасэгава понял, кто он есть на самом деле. У него не хватило духу сказать, что это он послал такое сообщение; он отнюдь не был храбрецом. Осторожность диктовала ему другой ответ. «Будьте добры, спросите Сакомидзу и Мацумото об этом, — ответил он. — Я ничего не могу сказать».

Капитан задумчиво посмотрел на него и встал. «Понятно, — сказал он. — Ну что же, мы поговорим с ними». Он надел фуражку и быстро вышел, направившись к своей штабной машине.

Полный нехороших предчувствий, редактор готов был держать пари, что на флоте, должно быть, горячо спорили, прежде чем отправить для разговора с ним человека, занимавшего такой высокий пост, как Арима. Обычно для выяснения вопроса было достаточно звонка одного из начальников отделов в информационном бюро флота. Теперь Хасэгава ожидал подобного визита представителя армии. И он не мог себе представить, что предпримут военные, когда секретарь кабинета или замминистра иностранных дел подтвердят, что послание было отправлено из Домэй.

Генерал Ёсидзуми, бывший также известным политическим деятелем, не стал беспокоить Хасэгаву. Ему доложили о передачах британской, индийской и американской радиостанций, и он знал, к кому надо идти. Он отправился прямо к Сакомидзу и Мацумото. И его протест выразился в гневных тирадах, обращенных непосредственно к ним. Почему они позволили себе отправить такое сообщение? Миллионы японцев все еще сражаются на фронтах. Эта новость из Домэй обезоружит их. Необходимо было прежде закончить войну, а уже потом отправлять подобную информацию. Как вы могли позволить себе такие безответственные действия? Он продолжал метать громы и молнии.

Ответ Мацумото был неопровержимым: «Почему вы возражаете против публикации информации, которую одобрил лично его величество? Вы оспариваете решение императора закончить войну? Война закончится тем скорее, чем раньше об императорском решении узнают союзные державы. Мы только передали то, что уже было одобрено правительством и послано союзникам через нейтральные страны».

Получив отпор официального лица министерства иностранных дел, Ёсидзуми обратил свой гнев на Сакомидзу.

Но у секретаря был уже готов ответ: «Если у вас имеется жалоба на наши действия, пожалуйста, попросите вашего представителя, военного министра, передать дело на рассмотрение правительства во время его очередного заседания».

Так ничего и не добившись, Ёсидзуми направился в Генштаб, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Он не стал обращаться с официальной жалобой к военному министру, и Анами так и не представил вопрос на рассмотрение Кабинета министров.

Хасэгава узнал о действиях Мацумото и Сакомидзу в свою защиту; теперь он мог вздохнуть с облегчением, но лишь на время.

В то ясное летнее утро генерал Анами вышел в сад своей официальной резиденции, чтобы поупражняться в стрельбе из лука. Военный министр отложил в сторону колчан со стрелами и натянул тетиву. Обращение с прекрасным семифутовым луком требовало от стрелка не только самообладания, но и сильных мускулов. Все свидетельствовало о том, что Анами находился в прекрасной физической форме.

Генерал Анами был главой ведомства, которое не смогло выполнить свою миссию и было раздираемо внутренними противоречиями. Советские самолеты и танки начали на равнинах Маньчжурии настоящую охоту на его солдат. Его пилоты беспомощно наблюдали за тем, как самолеты В-29, господствуя в воздухе над полем боя, накрывали разрушительным огнем позиции японских войск. Самолеты противника, взлетавшие с авианосцев, быстро обнаруживали японские самолеты и сбивали их. Войска генерала отступали на всех фронтах от Бирмы до Китая. В Японии его обреченная на поражение армия строила линии обороны в последней отчаянной попытке отразить возможное вторжение врага. И в то время как готовые к самым крайним мерам «молодые тигры» призывали Анами