удержался и продемонстрировал прототип реально компактного «Гейм энд Вотч» — на частично японской элементной базе, и попросил подопнуть Внешторг — японцы-то у себя уже потихоньку производство разворачивают, а у нас конь не валялся. Увы, ничего не поделаешь — если бы можно было ускорить бюрократию, я бы с радостью это сделал. Оставив техзадание на микрофон, погрузили в «Запорожец» три десятка «Одиссей» из первой промышленной партии в полмиллиона приставок. Все, увы, на экспорт к европейским и азиатским соседям, но конвейер крутится, и следующая партия пойдет на внутренний рынок — сначала по госзаказам Министерства образования, для оборудования «игровых комнат» в Домах Культуры. В нашем совхозе появится в первую очередь — прямо сегодня.

— Вот и закончилось мое бегство от ЦДЛ, — горько вздохнул я, когда мы поехали к следующему объекту.

— Нужен тебе этот Успенский, — поморщилась Вилка.

Имеет право — по итогам изучения собранной на папу Матроскина «папочки» Эдуард Николаевич был признан неприятным типом. Грустно, но надо разграничивать контент и автора — Ролан Барт же чистую правду нам говорит.

— Нужен, — вздохнул я.

На «Пингвин» и даже «Потемкина» Успенский не согласился — есть же специальный писательский ресторан, в нем «стрелку» и забил. Припарковались, забрались на крылечко, швейцар сильно удивился, но дверь открыл. Направляясь за тетенькой-администратором через прокуренное помещение под удивленными взглядами впервые меня здесь увидевших литераторов, нарочито-громко делился чувствами с Виталиной:

— Будь я поталантливей, я бы сейчас выдал что-нибудь типа: «Дубовые стены обеденного зала были коричневые, прокаленные, пропитаны табаками курильщиков, запахами кофейных зерен, дымком жареного мяса, ароматами вкусных вин. Отломи ломтик дубовой доски, кинь в кипяток, и вода станет темнеть, как в чашечке кофе. Пей, смакуя, маленькими глотками, вкушай, дожидаясь, когда появятся галлюцинации. Тебе вдруг явится Максим Горький, похожий на моржа, с вишневой трубкой, только что провозгласивший мистическое учение соцреализма».

Вилка в ответ на цитату из хорошего писателя Проханова рассмеялась и спросила:

— А почему «мистическое»?

— А где это видано, чтобы любовная линия чисто фоном для перевыполненного плана служила? — гоготнул я. — Мистика она и есть мистика.

Близлежащие советские акулы пера как бы невзначай зацарапали карандашиками в блокнотиках. Больше доносов хороших и разных! Прямо сейчас хрен кто отправит, но, если с дедом что-то случится, все пойдет в удручающе-толстую папочку с грехами Сережи Ткачева — немало я наворотить успел такого, что со «старым» СССР никак не сочетается. А еще — шепотки:

— Типография!

— Валюта!

— Внук!

— Подойди! Сам подойди!

И, что характерно, ни одного знакомого лица — одни соцреалисты сидят, которые к моим временам успели надежно смыться ветрами времен. Не как что-то плохое — каждому времени свои песни, свои книги. К человеческим качествам присутствующих тем более претензий нет и быть не может — я же их не знаю.

Успенского еще нет, так что заняли столик в дальнем углу второго этажа, и я, не выдержав, открыл нараспашку окно — ну накурено! Осмотрев меню, ограничился какао и оладушками с клубничным вареньем. Вилка предпочла салатик из овощей и несладкий чай.

— Вечная диетчица! — подколол я ее.

— Моя идеальная фигура — ценный государственный актив, который позволяет держать на поводке актив еще более ценный! — указала на мою бедовую голову.

— Такая вот у нас извращенная романтика, — вздохнул я.

Когда оладушки наполовину закончились, по лестнице взобрался опоздавший на восемь минут Эдуард Николаевич. Помахал рукой, поздоровались, дали мэтру время заказать себе обед.

— У меня к вам коммерческое предложение, Эдуард Николаевич. Мне нужен образ Чебурашки — будем шить мягкие игрушки на экспорт в Японию — там пару раз мультфильм прокрутили, и придуманная вами зверушка очуметь как понравилась аборигенам. Компания Bandai решила воспользоваться моментом и направила официальный запрос в наш Минкульт.

— А ты тут каким боком? — задал Успенский вполне закономерный вопрос.

— А я тут по привычке, — развел я руками. — На правах первого освоившего японский рынок советского культурного деятеля и по просьбе старших товарищей. Из-за поправок в законах об авторском праве мы не можем просто взять вашу интеллектуальную собственность и распорядиться ей по своему усмотрению. Ваша доля — одна сотая процента с продаж игрушек в инвалютных чеках и турпутевки в Японию для всей семьи по первому требованию.

— Маловато будет, — заметил он.

— Больше все равно никто не даст, — вздохнул я.

— Но тебе-то дают, и в валюте, — проявил он осведомленность.

— Но я-то внук, а вы, извините, нет, — парировал я.

Лень объяснять потому что.

— Согласен, — пожал он плечами.

— Передам товарищам, на днях ждите вызов в Минкульт. Не пожалеете, Эдуард Николаевич.

Пожал руку не слишком-то довольному писателю, сунул в рот три оставшихся оладушки, оплатил счет, и мы с Виталиной покинули неуютную локацию.

— Поехали-ка к товарищу Мамлееву, — решил я. — Который писатель.

— Поехали, — вздохнула Вилка.

Не понравилось ей распространяемое самиздатом (который по негласному приказу у нас нынче стараются особо не «душить», если там нет призывов к свержению Советской власти) творческое наследие первого настоящего Советского постмодерниста. Да и мне не особо, если честно, но в рамках врыва СССР в общее культурное пространство планеты он нам очень даже пригодится.

Еще три года назад мы бы обнаружили товарища Мамлеева в коммунальной квартире барака в Южинском переулке. В двух принадлежащих ему комнатах собирался так называемый Южинский кружок, характеризующийся повышенной тягой к мистицизму и эзотерике. Сиречь — кружок мракобесов-контркультурщиков. Ныне барак снесен, а семья Мамлеевых переселилась в коммуналку получше — в новостройке. Собрания кружка продолжаются, но сегодня у них «окно». Почему товарищ Мамлеев дома посреди рабочего дня? Потому что на работу ходит вечером — математику преподает в вечерних школах.

Вошли в подъезд, позвонили в нужный звонок коммуналки на третьем этаже, подождали.

— Где этот «шатун»? — скаламбурила Вилка, обыграв название романа мэтра.

Нажал на кнопку еще раз.

— Дверь вынести? — любезно предложил дядя Федя из КГБшной охраны — они по регламенту на площадке этажом ниже обосновались.

— Нет, но спасибо! — ответил я.

По ту сторону обитой дермантином двери раздались шаги.

— Кто там?

— КГБ! — ответила Виталина.

Юрий Витальевич Мамлеев, одетый в махровый халат и шлепки, открыл с миной обреченности на лице.

— Здравствуйте, Юрий Витальевич! — улыбнулся ему я. — Дело у меня к вам архиважное.

Пожевав губами