— А даме? — спросил тот.

— Дама за рулем, — отказалась Виталина.

— У вас тут пьянка веселая или грустная? — осведомился я.

— Диалектическая! — гоготнул Судоплатов. — Я вам что, механизм? Захотели — сюда поставили, — ткнул пальцем себе под ноги. — Захотели — в Совет. А дальше куда? В Политбюро?

— В Министры сельского хозяйства, полагаю, — пожал я плечами. — Но нужно будет докторскую защитить — для солидности.

Папы Толина рожа начала багроветь. Просыпаются дед Пашины гены, это хорошо.

— Я тебя, пап Толь, попросил стать директором совхоза, — сработал я на опережение. — И ты блестяще справился — мы в таких потешных «плюсах» сейчас, что даже как-то неловко. Твой перевод «выше» нифига не моя идея — все вопросы к товарищу генералу. Мне это тоже не надо — теперь нового директора искать придется.

— Не придется, — покачал он головой. — Я уже Леопольду дела передаю потихоньку, — кивнул на секретаря. — За тебя, Леопольд!

Мужики намахнули из на треть наполненных сибиряком стаканов.

— Видишь, меня тоже не спрашивают, — развел я руками. — Партия сказала «надо», мы ответили — «есть».

— Ты, Анатолий, не переживай, — хрустнув соленым огурчиком, подключился к беседе Леопольд Васильевич. — Никто от тебя ничего экстраординарного не требует. Обязанности будут почти такие же, как сейчас — кабинет дадут, сиди, выслушивай жалобы народные да по мере сил помогай.

— И еще иногда в Большой Кремлевский дворец съездов ездить придется, — добавил я. — По команде товарища председателя Яснова партбилет в воздух поднимать.

Мужики гоготнули, выпили.

— Так-то оно и хорошо, — взялся Судоплатов за работу над собой. — Оно же не совсем блат — совхоз у нас и впрямь образцово-показательный.

— Это так, — подтвердил Леопольд Васильевич. — Плюс — еще народ проголосовать должен.

— Народ тебя, Анатолий, шибко ценит, — вставил свои пять копеек Федор Артемьевич.

— С такими зарплатами — и не ценить! — фыркнул испорченный капитализмом я. — Да и престижно у нас теперь — нифига себе, в Первомайской демонстрации участвовали!

На правах делегации совхоза-передовика, там много таких было. Ну а я по понятным причинам пропустил — мы с товарищами по поезду в Пензе в тот день прошлись, там же после шествия до самого вечера народ и веселили. Очень хороший Первомай получился.

— Кстати о «плюсах», — поменял я тему. — Как у нас с прибавочной стоимостью?

— Как всегда, — пожал плечами папа Толя. — Только подвози успевай — все сметают. Шестьдесят миллионов в бюджет добавилось. Но пятьдесят из них — «дутые», потому что ты за валюту покупаешь там, — указал на предполагаемый Запад. — А продаешь за рубли здесь!

Так бизнес в моем времени и работает!

— Лишь бы колхозники богатели, а народ за разумную цену ништяки мог купить, — отмахнулся я. — На Девятое мая гвоздиками расторгуемся и с цветочками всё, пора площади под что-то съедобное переделывать — под помидоры, огурцы и прочие петрушки.

— Это к Леопольду — я пятнадцатого мая увольняюсь, — погрустнел Судоплатов.

— Пойду корейцев встречать, — покосившись на часы, решил я оставить утешения собутыльникам.

Попрощались, и мы вышли под темнеющее майское небо. Вдохнув уютно пахнущий ожившей природой воздух, удовлетворенно покивал многочисленным строительным звукам — вторая смена пашет не хуже первой.

— Что ты делаешь? — обидно заржала над пантомимой Виталина.

— Тебе не понять! — обиделся я.

— Слушаешь ветер? — открыв дверь и забираясь в машину, подколола она.

— Прощупываю психосферу, — многозначительно ответил я, пристегивая ремень.

— И как? — с улыбкой спросила она, выезжая на дорогу.

Зажглись фонари — повальной электрификацией еще Ленин завещал заниматься.

— Живет совхоз, — развел я руками. — И это хорошо.

— Это вот этого мне «не понять»? — фыркнула она. — Нас на трудотерапию гоняли — комсомольцам на стройках помогать, — ностальгически улыбнулась. — Приезжаем в чистое поле — ничего нет, одни снега от горизонта до горизонта. Неделя — уже бараки стоят. Месяц — первая очередь, — кивнула на пятиэтажку, которую за месяц и построили. — Еще два месяца — город готов, можно жить. Душа от этого поёт! — со счастливой улыбкой блеснула глазками и процитировала. — Не каждому дано так щедро жить — Друзьям на память города дарить.

— Там, где раньше тигры срали, Мы проложим магистрали! — процитировал я вещь помощнее.

— Когда-нибудь я тебя задушу! — мечтательно пропела Виталина.

— Бёдрами, если можно, — опошлил я.

Вилка отвесила щелбан и включила радио.

— …поэтому Министерством транспорта СССР было принято решение интенсифицировать работы по строительству Байкало-Амурской Магистрали, — поведало оно.

— Ты знал?! — вылупилась на меня Вилка.

— Нет конечно! — гоготнул я. — Просто прикольно совпало.

— Товарищи Комсомольцы, Родина взывает к вам! — продолжило радио. — Тем, кто не боится суровых испытаний! Тем, кто вслед за отцами и матерями жаждет великих свершений! Обращайтесь в отделения ВЛКСМ для формирования строительных бригад!

— Вот это реклама! — огласил я и порадовался собственной предусмотрительности. — Хорошо, что корейцев успел завезти — спорим вон та шобла, — указал на оставшиеся позади комсомольские общаги. — Свалит минимум тремя четвертями?

— Я бы тоже свалила, — вздохнула Виталина.

— Ехидина! — приложил ее я, и мы выбрались на площадь перед станцией, присоединившись к товарищу Парторгу и трем десяткам местных жителей в этнических нарядах и караваями в руках.

Еще здесь стоят автобусы и «Таблетки» — после встречи гостеприимно отвезти всех в открывшийся в административном кластере кооперативный ресторан — прямо напротив столовки, в соседней пятиэтажке.

По нам ударила световая волна выехавшего из-за деревьев локомотива, поезд остановился, и из вагона номер три выбралась группа корейских товарищей в количестве сорока человек — три десятка разнополых мультипликаторов средних лет, пятеро геройских ребят-пейнтболистов (погостить до Девятого мая, получат звезды Героев из дедовых рук и уедут в «Орленок» до осени), двое кураторов — с ребятами приехал сам уважаемый Му Хён, а куратора «мультяшного» зовут Ли Чхан Пок. Отдельно — две корейские девочки пятнадцати лет, одетые в ханбоки и деревянные сандалики. Близняшки! Мой друг Ким Чен Ир передавал телефонограмму — две красивые певицы со скрипками лучше, чем одна. И так-то прав — еще прикольнее