Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта точка зрения отчасти объясняла нежелание администрации Буша вмешиваться в ситуацию в Боснии, а первоначально и в Сомали, а вскоре таких же взглядов стала придерживаться и администрация Клинтона. Например, в 1995 году вице-президент США Эл Гор, красноречиво описывая боснийский конфликт в выступлении на национальном телевидении, допустил, что трагедия разворачивалась, «по некоторым оценкам, на протяжении пяти столетий». Дабы не отставать от своего коллеги, президент Билл Клинтон в том же эфире высказал мнение, что «вражда между этими народами тянется пятьсот лет, а некоторые говорят, что и тысячу». Конкретные имена не уточнялись, но среди этих «некоторых», вероятно, был Генри Киссинджер, который безапелляционно заявлял, что «этнические конфликты были эндемичным явлением на Балканах на протяжении столетий» (по-видимому, в отличие от утонченной, миролюбивой Западной Европы), а затем, рассуждая в той же снисходительной манере, пришел к абсурдному выводу, что «ни у одного балканского народа нет никакого опыта, а по сути, и веры в западные концепции толерантности». Как было показано в главе 6, подобное объяснение, столь удобное для предпочитающих невмешательство, в корне неверно. Но, как замечает Брайан Холл, «литературные клише нелегко изжить, особенно если в их основе лежат поверхностные представления»[422].
Подобные суждения в ряде аспектов проистекают из представления о гражданской войне в духе Гоббса. Поскольку он полагал, что любой человек исходно «принципиально лишен чувства безопасности, не доверяет другим людям и боится за свою жизнь», то единственным способом справиться с этой бедой, пригодным для всех, оказывается постоянное подчинение авторитарному правителю. Такой правитель в первую очередь ценит славу и стабильность, а не верность доктринам или идеологическую (этническую) чистоту, он будет постоянно прилагать усилия, необходимые для того, чтобы удержать людей от возвращения к их естественной склонности к индивидуализму, враждебности и безразличию к правам других[423].
Однако опыт гражданских войн, рассмотренных в этой книге, подразумевает, что эта монументальная, а возможно, и совершенно неисполнимая задача едва ли необходима. Большинство людей преимущественно не испытывают особых трудностей с тем, чтобы поладить друг с другом, и вырабатывают эффективные правила и модели поведения, которые позволяют им мирно сосуществовать[424]. Полиция действительно может быть нужна и даже необходима для поддержания порядка, но в нормальной ситуации ей не требуется быть многочисленной и осуществлять контроль в духе Левиафана у Гоббса. Так происходит потому, что полиция в основном нужна просто для защиты большинства от немногих, а не каждого от каждого, как предполагал Гоббс, или по меньшей мере как обычно воспринимается его учение. Иными словами, силам правопорядка приходится иметь дело не с широкими массами граждан, а лишь с малым их сегментом, склонным к насилию.
Одна из крайностей заключается в том, что образ войны всех против всех может подтолкнуть власти или участников некой группы, находящейся в опасности, к, по сути, расистскому выводу о том, что единственным эффективным методом устранения угрозы, исходящей от определенной группы, является ее уничтожение. Как продемонстрировал Бенджамин Валентино, это простое, но чудовищное суждение неоднократно становилось основной причиной масштабных перемещений населения и массовых убийств[425]. Другая же крайность подразумевает, что образ войны всех против всех может препятствовать деятельности по поддержанию правопорядка в связи с огромными затратами, поскольку при таком подходе нужно прямо и всеохватно контролировать все население, а не всего лишь небольшой, действующий бессистемно и зачастую довольно трусливый его сегмент.
Неприятие потерь
Международное сообщество крайне болезненно реагировало на людские потери, понесенные в ходе военных миссий, имевших отчетливо гуманитарный характер, то есть в кампаниях, в ходе которых значимые национальные интересы не могут стоять на кону ни в актуальной, ни в потенциальной форме.
Эту аксиому продемонстрировал опыт США в Сомали, рассмотренный в главе 7. Данную закономерность можно усмотреть и в общем нежелании участвовать в боевых действиях в Боснии в начале 1990-х годов, несмотря на несколько лет «эффекта новостей CNN», который, казалось, побуждал к действию, несмотря на целенаправленные попытки западных журналистов вынудить военное вмешательство и на тот факт, что Европа явно считается ближе к американским интересам, чем нищие территории Африки[426].
До того как войска США в конце 1995 года были направлены в Боснию, порядка 67 % американцев в ходе опросов утверждали, что одобряют их участие в конфликте при условии, что все солдаты вернутся домой, однако при допущении, что операция может унести жизни 25 американских солдат, ее поддержка падала до 31 %. Судя по всему, это всеобщая тенденция. Например, к 1997 году испанские войска, которые после завершения войны в Боснии выполняли полицейские функции в неспокойном городе Мостаре, потеряли убитыми 17 человек, и правительство страны, решив, что этого хватит, свернуло свои действия, чрезвычайно сыграв на руку орудовавшим в городе хорватским бандам. Аналогичным образом Бельгия спешно отказалась от военного присутствия в Руанде, после того как на ранней стадии геноцида десять представителей бельгийских сил правопорядка были убиты, а их тела расчленены. Правда, чтобы сохранить репутацию, правительство Бельгии призвало другие страны тоже покинуть Руанду[427]. Такая же нетерпимость к потерям привела к выводу миротворцев, инспекторов и других потенциальных заложников из Боснии в 1995 году, из Ирака в 1998 и 2003 годах, из Косово в 1999 году до начала бомбардировок. В последнем регионе, чтобы избежать дополнительных жертв, Соединенные Штаты осуществляли бомбардировки с высоты примерно в 4,5 километра, и это существенно снижало их эффективность.
Иногда утверждается, что эффективная публичная поддержка со стороны глав государств может сподвигнуть нерешительную общественность признать необходимость опасных миротворческих миссий. Именно эту тактику в конце 1995 года пытался использовать президент Билл Клинтон, когда собирался отправить силы правопорядка в Боснию. Впрочем, данные опросов показывают, что Клинтону так и не удалось увеличить количество американцев, считавших это начинание