– Тогда я публично объявлю себя дешевым мыловаром и перестану выпускать духи, – сухо произнес Генрих Афанасьевич. – Но этого не произойдет. Мои духи не хуже любэновских, а лучше, и ты об этом знаешь.

Шарлотта надолго задумалась.

– А как же нравственная сторона дела? – сказала она наконец.

Брокар скептически скривил лицо:

– Нравственность – приятная штука, но пользы она не приносит. Нужно действовать. Сейчас или никогда. Если мы не докажем свою правоту, нам придется свернуть производство духов. Я пойду на все, лишь бы этого не случилось, – добавил он, промакивая губы салфеткой. Затем воззрился на жену и прямо спросил: – Ты со мной или нет?

Шарлотта вздохнула. Она по собственному опыту знала, что если уж ее мужу что-то втемяшилось в голову, то переубедить его невозможно. К тому же… идея и впрямь была неплоха. И как только она пришла в калибанскую голову Бурдакова?

– Ну? Так что ты ответишь? – повторил Брокар.

– А что я могу ответить? Ну, конечно, я с тобой.

– В таком случае – решено, – сказал Брокар и тряхнул головой, как бы ставя окончательную точку в разговоре.

Молодой художник Николай Струйников существовал жизнью тихой и неприметной. Подобно гоголевскому Чарткову, он жил одиноко в холодной, темной комнате с низким потолком, которую почти никогда не называл «мастерской», а все больше «моей пещерой». Правда, краски ему в последнее время – по причине полного безденежья – приходилось растирать самому. Равно как и выметать мусор из мастерской.

Дом у Калужских ворот, в котором находилась комната Струйникова, принадлежал художнику Грибкову и был населен по преимуществу беднотой, которая платила хозяину дома за проживание от раза к разу или не платила вовсе. Сам Струйников расплачивался с Грибковым тем, что изредка помогал ему в мастерской – грунтовал холсты, красил фон и делал прочую работу.

Часто, лежа на продавленном диване, основную фактуру которого составляли торчащие из боков ржавые пружины, Струйников размышлял о нелегкой судьбе художника, ощущающего в себе талант и способность к большим делам. «Большими делами» молодой художник называл свершения, далекие от меркантильных интересов времени и имеющие непосредственное отношение к душе. На сытый желудок думать об этом было легко и приятно. Перед внутренним взором Струйникова рисовался широкий, блистающий путь, ведущий к вершине какой-то горы, похожей на греческий Олимп или японскую Фудзияму. Вершина горы, как и полагается, была окутана сияющими облаками.

Однако, когда желудок Струйникова был пуст, светлый путь никак не хотел вырисовываться, сколько художник ни напрягал воображение. Представлялась все больше темная, извилистая, узкая дорожка, изрытая ямами и поросшая жесткой, колючей травой.

– Надо терпеть, – говорил себе тогда Струйников. – А что желудок пуст, так что ж. Дрянь все это, вот что. Великие картины пишутся духом, а не желудком.

Получив от Брокара письмо с приглашением, он воспрял духом. Вся Москва знала, что Брокар богат и что с некоторых пор он, с подачи друзей-коллекционеров, стал поощрять искусство.

«Интересно, чего он от меня хочет? – думал Струйников, лежа на продавленном диване. – Впрочем, неважно. Главное, чтобы заплатил побольше. А этот заплатит. Видит бог, заплатит!»

Перед тем как направиться к Брокару, Струйников вымыл голову, подстриг ножницами бородку и взял у Грибкова напрокат приличный костюм.

В доме Брокаров его встретил не сам хозяин, а его жена – высокая, стройная женщина лет сорока по имени Шарлотта Андреевна. У нее было симпатичное лицо, внимательные глаза и очаровательная манера улыбаться одними кончиками губ – кротко, мягко и душевно.

– Посидите немного здесь, – сказала Шарлотта Андреевна художнику, усадив его на диван. – Муж мой скоро освободится и примет вас.

Сама она села в кресло напротив.

– Хотите чего-нибудь? Кофе, чаю, бренди?

– Нет, благодарю, – ответил Струйников и достал из кармана серебряные часы, которые он так же, как и костюм, позаимствовал у добродушного Грибкова.

– Вы торопитесь? – поинтересовалась госпожа Брокар.

Струйников спрятал часы в карман и покачал головой:

– Нет, нисколько. Разрешите поинтересоваться, какого рода заказ хочет сделать мне господин Брокар?

– Точно не знаю, – ответила Шарлотта Андреевна. – Но полагаю, что дело связано с реставрацией картин. Генрих Афанасьевич занялся коллекционированием недавно, но у него внушительное собрание. Особенно он жалует фламандское искусство.

– Стало быть, он поклонник живописи?

Госпожа Брокар улыбнулась:

– Теперь да. Боюсь, поначалу это было просто модным увлечением. Ну и выгодным вложением средств, конечно. Но теперь это переросло в нечто большее. Живопись захватила моего мужа. Он даже подумывал взять несколько уроков рисования. Но, увы, недостаток времени не позволяет этого сделать.

– Мое имя пока не слишком известно, – деловито и вежливо сказал Струйников. – Не знаю, захочет ли господин Брокар поручить мне столь важную работу.

– Не волнуйтесь, – с приветливой улыбкой ответила хозяйка. – Я видела ваши работы и описала их мужу в самых ярких красках. Он обязательно сделает вам заказ.

– Было бы неплохо, – вымолвил художник.

Не зная, как продолжить разговор, он взял со столика томик Вяземского и рассеянно его полистал. Шарлотта улыбнулась и тихо произнесла:

Ты светлая звезда таинственного мира,

Когда я возношусь из тесноты земной,

Где ждет меня тобой настроенная лира,

Где ждут меня мечты, согретые тобой…

Вам нравятся стихи?

– Не очень, – ответил Струйников.

– Жаль.

Она замолчала. Молчал и художник.

– Вы, должно быть, стеснены в средствах? – поинтересовалась вдруг Шарлотта. – Я могу дать вам в долг, если вы хотите.

– Благодарю вас, но я не принимаю материальной помощи от женщин, – с достоинством ответил Струйников.

Это был произнесено с таким юношеским апломбом, что Шарлотта невольно усмехнулась:

– Вы мне напоминаете моего мужа, такого, каким он был двадцать лет назад, – сказала она. – Такой же яростный и гордый. С тех пор он сильно переменился.

– Да, я слышал, что деньги портят людей, – сказал Струйников.

– Не столько деньги, сколько время, которое человек тратит на их добывание. Это самые подлые часы в жизни человека, и они не проходят даром для души. Вы согласны?

– Спорный вопрос, – ответил Струйников. – Я думаю, бывают исключения. Например, ваш муж. Он создает симфонии из ароматов и при этом неплохо на них зарабатывает.

– Да, вы правы. Ему повезло. Подойдите-ка сюда! – с улыбкой позвала Шарлотта.