— Да ну? — «изумился» Лысый.

— Да-да. Да! Он с самого начала предлагал мне вас кинуть. Использовать вас для отъема денег у Джабраилова и сдать в ОРБ… Я отказалась!.. Я была совершенно растеряна… Я отказалась!

Зверев на Настю не смотрел. А Лысый и смотрел и слушал очень внимательно.

— Это благородно, — сказал Лысый. — Значит, все-таки — он?

— Он! Больше-то некому… И кроме того, я его узнала. Я ничего не сказала на следствии, потому что любила его.

У Насти исказилось лицо. Казалось: чуть-чуть — и польются слезы.

— Значит, врет Костя? — спросил Лысый. Настя напряглась;

— Кто? Кто врет?

— Да этот чмошник — юрисконсульт, который тебя в больницу привез. Он-то говорит: не было никакой травмы. А были сговор и инсценировка. Кидок был, гражданин судья.

— Виталий! Неужели вы ему верите? Он же алкоголик и психопат. Он с университета меня преследует… он из ревности клевещет. Ему нельзя верить!

Лысый кивнул:

— Бывает… из ревности много ерунды делают. Я с одним дятлом чалился. Так он жену к догу ревновал. Ну и убил жену сдуру-то. Но это к делу не относится… А что, Настя, нейрохирург тоже врет?

— Какой нейрохирург? — спросила Тихорецкая, побледнев.

— Эрлих… Дай-ка, Саша, диктофончик.

Зверев сначала замешкался, потом вытащил из кармана куртки диктофон. Лысый включил воспроизведение. Из черной коробочки зазвучал голос Михаила Эрлиха. И — иногда — доносился голос Сашки. Тихорецкая прослушала последнюю часть записи с каменным лицом. Хотя давалось ей это не легко.

Лысый остановил кассету.

— Ну? Что теперь скажешь, подруга? Настя, игнорируя Виталия, повернулась к Сашке. Скривила губы:

— Налей-ка даме выпить, ЛЮБИМЫЙ.

Зверев пошарил глазами по сторонам, увидел бутылку виски на журнальном столике слева от кресла.

— Виски будешь пить?

— Наливай, капитан, да не жалей.

Зверев налил виски в стакан, протянул Насте. Она взяла, усмехнулась и выпила больше половины стакана залпом, по-мужски. Буркнула: твое здоровье — и закурила сигарету.

— Красиво пьешь, подруга, — заметил Виталий.

— А?.. А, нет… я не пью. Виски для бычка приготовила. После выпивки, знаешь, стоит дольше.

— Знаю. Предусмотрительная ты, подруга. Настя не ответила, выкурила половину сигареты и повернулась к Звереву:

— Мусор ты, Санечка… МУСОР! Быдло. Чем ты гордишься? Чего ты в жизни достиг? Голь и рвань… у тебя нет ни хера, кроме понта: ах, я опер! Ах, я из особой касты! Ой! Бегал с пистолетиком, ловил каких-то уродов… Кому это нужно? Только таким же, как ты. Идиотам-романтикам… И мой-то дурак Паша таким же был. И если бы не я, хер он когда выше подполковника вылез бы.

— Значит, ты Пашу в люди вывела? — спросил Сашка.

— Не-а… мусор — он и есть мусор. Я с ним долго билась, кое-чего даже и добилась. Но… А-а!.. Что говорить? МУСОР. И ты, Зверев — тоже МУСОР.

— Нет, Анастасия Михална, я не мусор. Я — МУСОРЩИК. Всю грязь мне не убрать, но кое-что я сумею подчистить.

Настя затушила сигарету в стакане с остатками виски.

— Ладно. Поболтали — и будет. Кассетка ваша ни хера не стоит, пацаны. Ни один суд ее во внимание не примет. Это я вам как судья говорю.

Лысый засмеялся. И даже Зверев улыбнулся.

— Ты что, подруга, совсем дурная? — спросил Виталий. — Разве мы похожи на людей, которые обращаются в суд?

— Да вы вообще на людей не похожи… Лысый наотмашь влепил пощечину. Голова Тихорецкой мотнулась.

— Ты что? — ошеломленно сказала она.

— Ничего. Учу тебя уважительно разговаривать… Слушай внимательно: ты сделала кидок. Это — по понятиям — впадлу. Значит, обязана расплатиться.

— Я ваших понятий не признаю.

— Э-э, нет… ты уже живешь по ним. Ты КИДАЕШЬ. И даже хуже — ты беспредельничаешь… Мы тебе можем ПРЕДЪЯВИТЬ.

Настя некоторое время вдумывалась, потирала покрасневшую щеку, смотрела то на Сашку, то на Виталия.

— Почему это я беспредельничаю?

— А кто послал Костю стрелять в окно судье? — жестко спросил Зверев.

Настя хотела что-то ответить, но посмотрела в глаза Звереву и поняла: лгать бесполезно. И опасно.

— Что вам нужно? — спросила она.

— Бабки, дарлинг, бабки… что же еще? — сказал Виталий.

— Сколько? — спросила Тихорецкая после паузы.

Она покосилась на стакан, даже протянула руку… внутри стакана плавал черный разбухший окурок. Он был похож на труп. Настя отдернула руку.

— Хороший вопрос, — сказал Виталий. — Давай посчитаем. Ты кинула на 137 000 баков. Теперь прикинем проценты… По-божески возьмем процентов по десять в месяц. Умножаем десять на пятьдесят месяцев…

— Вы сошли с ума! — сказала Настя возбужденно.

— Нет, лапушка. Мы не сошли с ума! Ты взяла чужие бабки, за пять с половиной лет прокрутила их не один раз! Наварила капитал. А теперь ты хочешь отделаться тремя рублями? — зло ответил Виталий.

Некоторое время все молчали. Настя закурила новую сигарету. Лысый продолжил:

— Я мягко считаю, округляю в твою пользу… Итак, пятьдесят месяцев по десять процентов. Получается — пятьсот. Сто тридцать семь на пять… калькулятора нет… но, грубо, семьсот тысяч.

— Ты сошел с ума! — закричала Настя, взмахнула рукой.

Стакан упал на пол, покатился, оставляя за собой мокрый след. Лысый продолжил:

— Семьсот. Плюс сто тридцать семь. Итого, грубо, восемьсот тридцать тысяч. А потом — мы тратились на адвокатов, на подогрев. Тюрьма, подруга, очень дорогое «удовольствие». Итого, окончательная сумма: восемьсот пятьдесят тысяч зеленых!

— Это нереально. Где мне их взять?

— Это твоя проблема, дорогуша… Продавай квартиру, машину. Бери кредиты у своего друга Медынцева.

Настя взяла бутылку виски, сделала глоток прямо из горлышка. Вытерла рот рукой, размазала по лицу коралловую помаду.

— Все равно нереатьно, Виталий. Почти лимон баксов!

— Нас твои трудности не волнуют… Займи у своего дружка Малевича.

Виталий не знал, что этой последней фразой он подсказал Насте Тихорецкой выход. Да и сама Настя тоже пока этого не знала.

Спустя пять минут Лысый и Зверев покинули квартиру. Сашка напоследок посмотрел некогда любимой женщине в глаза. Посмотрел и сказал:

— Вздумаешь мудрить — убью.

Пробуждение Насти утром было тяжким. Те, кто уверяет, что от виски не бывает похмелья, несколько лукавят… Настю поташнивало, во рту стоял мерзкий привкус. Сначала она даже не могла сообразить, где находится. Потом поняла: у Владика. Но самого Владика почему-то нет.