на то, что она подскочит и бросится в мои объятия, радостно визжа. Но, похоже, эксцентричность Нисы не распространяется на хорошие новости. Она снова опускает хмурый взгляд в тарелку и продолжает есть.

– Ничего не скажешь? – моя жена просто пожимает плечами. – Я думал, тебя обрадует эта новость.

Ниса со вздохом откладывает приборы и делает несколько глотков джалляба.

– Спасибо за одолжение, но не стоило, – спокойно говорит она и снова принимается за стейк с салатом, а я взрываюсь изнутри.

Одолжение?! Серьезно?!

– Ниса, это не одолжение. Ты, наверное, не слышала того, что я говорил тебе, пока ты спала.

– Слышала, – спокойно отзывается она, а я выдыхаю. Значит, будет проще. Второй раз признаться в любви гораздо легче. Правда, все осложняется тем, что теперь мне придется смотреть ей в глаза.

– Тогда ты знаешь о моих чувствах.

– Я знала о них и раньше, – сухо отвечает она, и теперь мне приходится хмуриться, потому что я не понимаю, что сейчас происходит и почему Нису не радует новость о моих чувствах к ней. – Только не понимаю, зачем ты разводишься с той, которую любишь.

– Ты не так все поняла. Ниса, я не говорил, что люблю Яру.

– Я слышала, Омар. Очень отчетливо слышала, так что не утруждайся повторением. Не напрягай голосовые связки, все равно через неделю я уеду к родителям.

Я начинаю злиться.

– И какой же ты видишь нашу дальнейшую жизнь?

– Я буду жить на том же острове, ты будешь приезжать, когда у тебя будет время, и проводить его с ребенком.

– Я не согласен, – отвечаю резко.

– Я тоже была не согласна, когда ты обманом заманил меня в этот брак.

– Ниса, в этой стране ребенок всегда остается с отцом.

– Чушь, мы живем в двадцать первом веке в цивилизованной стране. Любой суд и опекунский совет скажет тебе, что ребенок в первую очередь нуждается в матери.

– Почему мы вообще говорим об этом?

– А зачем мы начали говорить о твоей любви к Яре? – прищурившись, спрашивает она.

– Я не говорил о любви к Яре! – не сдержавшись, слегка припечатываю кулаком по столу. – Я говорил о любви к тебе!

Глава 50

Ниса

Слова, которые я мечтала услышать еще неделю назад. Но что такое слова?.. Всего лишь звуки, вылетающие изо рта, сложенные в определенную комбинацию. Если слова не подкреплены делом, то смысла в них нет. Лежа на кровати в клинике, я много размышляла. О нас с Омаром, о своем ребенке, о своем безрассудстве. И первое, что поняла: пора взрослеть. Больше я не одна, теперь я буду ответственна еще и за ребенка, которого ношу под сердцем, и которого чуть не потеряла из-за своей легкомысленности.

Теперь мне есть, чем и кем дорожить. И, в первую очередь, это я сама. Мне нужно беречь себя, ведь если я не буду счастлива, мой ребенок быть счастливым не может по умолчанию.

Внутри все переворачивается от мысли о том, как сильно я ждала сказанных Омаром слов еще пару дней назад, и как безразлична я к ним сейчас. Точнее даже не безразлична, я просто научилась подавлять в себе эту надежду, чтобы лишний раз не разочаровываться.

– Я должна как-то по-особенному отреагировать на твои слова? – спрашиваю, а сердце снова делает кульбит. Несмотря на равнодушие Омара ко мне на протяжении долгого срока, я не хочу делать ему больно. Но моя собственная боль рвется наружу, разрушая все вокруг.

– Нет, – спокойно отвечает он, но я вижу, как лицо моего мужа слегка кривится, как будто и ему больно в этой ситуации. Что ж, если он и в самом деле испытывает чувства ко мне, то ему сейчас на самом деле непросто. – Десерт?

– М-м-м, нет. Пожалуй, я бы обошлась баклавой. Такой, которую ты тогда привозил, – последние слова произношу тише, чувствуя, как румянец заливает щеки. Хочется надавать себе пощечин, чтобы остановить это.

– Тогда поехали за баклавой, – просто отзывается Омар и встает со своего места.

В машине тишина, которую хочется разбавить музыкой или болтовней ни о чем. Слишком гнетущая атмосфера. Я понимаю, что, возможно, это помогает Омару думать, но мне эта обстановка еще сильнее путает мысли. Я почему-то чувствую себя виноватой. Думаю, это из-за моего побега, который чуть не закончился фатально. Я всеми силами гоню от себя мысли о том, что должна была ответить Омару взаимностью. С другой стороны, а с чего вдруг?

В магазине-кондитерской тьма народу, но, завидев нас, хозяин заведения выскакивает вперед и провожает к большой выставочной витрине, заискивающе улыбаясь.

– Господин Омар, все, как всегда, свежайшее. Лучшая баклава в городе. Но вы это и так знаете, господин. Какой вкус вы сегодня желаете?

– Моя жена выберет, это для нее, – сухо отвечает Омар и… обняв меня за талию, подталкивает ближе к витрине.

Я перестаю дышать, потому что в ноздри тут же проникает его запах, который теперь в несколько раз концентрированнее, чем я чувствовала в машине. Я даже забыла о том, что в этой стране нельзя прикасаться к женщине в общественном месте. Или этот запрет действует не на всех? В любом случае, я вижу, что Омару, кажется, глубоко плевать на все, и он касается меня тогда, когда хочет.

Стою перед огромной выставочной витриной, где на разных уровнях выставлены подносы с различными сладостями и несколькими видами баклавы.

– Омар, – шепчу, – я не знаю, что выбрать.

– Тогда возьми любую, которая тебе больше нравится по внешнему виду.

– Господин Омар, – влезает проворный хозяин, изъясняясь теперь на английском, после того, как услышал, на каком языке мы говорим между собой, – позвольте я вашей жене покажу, какие вкусы представлены здесь.

– Она сама разберется.

Смутившись, я тычу пальцем в несколько видов баклавы, а хозяин магазина довольно кивает.

– По две штуки, – прошу я, и мужчина спешит за стойку, чтобы собрать наш заказ.

Домой мы снова едем молча. У меня на коленях стоит коробка со сладостями, а мне приходится то и дело сглатывать слюну, даже через картон я чувствую медовый запах.

Пустыня встречает меня страшными воспоминаниями. По телу проходит дрожь, когда перед глазами пролетает мой сумасбродный поступок. Я ведь могла умереть и погубить своего ребенка. На меня снова накатывает чувство вины, поглощая свет внутри. Опускаю голову, чтобы не смотреть на смертоносные барханы.

Внезапно ладонь Омара накрывает мою, и легонько сжимает ее.

– Не вини себя ни в чем, – тихо говорит он. – Это я виноват, что у тебя возникло желание сбежать.

Он виноват… Это правда. Но и моя