На поляне зазвучал ясный голос Керморвана, а в следующее мгновение его высокая фигура, раздавшаяся в стороны из-за теплого мехового плаща, который он носил, заслонила свет в дверном проеме. Элоф вышел навстречу, чтобы приветствовать гостей, и Керморван внимательно всмотрелся в его лицо.

— Клянусь вратами Керайса! Ты изменился за последние несколько дней.

— С тех пор как мы виделись в последний раз? Скажи лучше, за несколько месяцев. Но ты тоже изменился.

Действительно, лицо Керморвана округлилось, а его взгляд был больше не пронизывающим, а спокойным и отстраненно-любопытным, словно у зрителя, наблюдающего за неким развлечением.

— Но довольно об этом, — сказал Элоф. — Милорд Корентин, вы оказали мне великую честь.

Корентин улыбнулся.

— Ну уж нет! Это ты оказал мне честь, и, по правде говоря, я рад возможности отвлечься от повседневных дел. Зима — скучное время, хотя завтра я собираюсь отправиться на охоту. Кстати, Керморван говорил мне, что ты можешь творить чудеса.

— Вы сами сможете судить об этом, милорд. Входите и извините за беспорядок.

Корентин пригнулся, переступил порог и встал за дверью, с интересом глядя на разложенные рукописи и инструменты.

— Это странное место, — тихо произнес он. — Здесь действуют мощные силы; я почувствовал бы их даже с завязанными глазами. Ты действительно владеешь кузнечным мастерством, Элоф.

Элоф прикусил губу.

— Тогда примите это, милорд, как подтверждение своих слов! — Он запустил руки под скамью и достал предмет, завернутый в холщовую ткань. — Ибо вы великий принц, милорд, и будет… правильно, что вы получите в дар первую вещь, которую я изготовил здесь.

Ткань упала на пол, и все ахнули. Корентин сильно побледнел, когда сияющий предмет оказался у него перед глазами. Но первым заговорил Керморван.

— Это точное подобие Венца Морваннека! — потрясение вымолвил он. — Как ты узнал о его существовании, Элоф?

— Я нашел рисунок в одной из старинных рукописей.

Корентин рассмеялся, изумленно покачивая головой.

— Но почему ты увенчал этой прекрасной вещью столь богато украшенный боевой шлем, кузнец? Ведь я уже давно мирный человек и даже не помышляю о войнах.

— Так он был изображен в рукописи, милорд. И мне показалось правильным, что вы, доблестно сражавшийся в юности за правое дело, должны получить его в таком виде. Но может быть, вы наденете его, хотя бы для примерки?

Корентин выглядел искренне тронутым. Он низко поклонился Элофу, принял высокий шлем, сверкавший серебристым блеском и увенчанный многозубчатой короной, и поднял высоко над головой. Солнце клонилось к западу — шар из расплавленной бронзы в хмуром выцветшем небе — и его лучи падали внутрь через открытую дверь. Они осветили шлем и корону, залили узорчатые пластинки огненным сиянием, окрасили зубцы в алый цвет, как снега на горных вершинах, и выбили радужные сполохи из кучки ограненных самоцветов на челе Венца Морваннека. Казалось, свет лился сквозь пальцы Корентина, когда он медленно и с большим достоинством возложил шлем и корону на свою голову. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, а шлем обрамлял его лицо, благородное и безмятежное, как у древней статуи. Потом его глаза широко распахнулись, по лицу пробежала судорога, и его черты исказились, как от сильной боли. Корентин испустил хриплый, мучительный возглас; его пальцы скрючились от напряжения, цепляясь друг за друга и за складки одежды. Его высокая фигура содрогнулась, странно осела, и принц Морваннека рухнул на каменный пол кузницы, широко разбросав полы своей мантии.

Иле с Роком что-то закричали и кинулись к нему, но Элоф раскинул руки и с силой отбросил их назад. Керморван грозно надвинулся на него.

— Ты! Это твоих рук дело! И это твой подарок человеку, который был так добр к тебе? Что ты с ним сотворил?

— Самую большую жестокость, какую только можно представить. — Голос Элофа был беспросветно мрачным. — Я сделал его самим собой.

— Что… хватит с меня твоих глупостей! — прорычал высокий воин и устремился к принцу. Но теперь уже Иле рывком остановила его, с силой толкнула и усадила на скамью. Керморван был настолько поражен, что поначалу стерпел это. Элоф посмотрел на него сверху вниз; в лице кузнеца не было ни кровинки.

— Силою свойств, заложенных в эту корону и этот шлем, я разорвал оковы Леса и развеял чары, которые Тапиау наложил на него.

Губы Керморвана какое-то время беззвучно шевелились, прежде чем он смог заговорить.

— Ты… ты выступил против одной из древних Сил? Ты осмелился…

— Лишь в одном малом месте и на короткое время. Теперь его разум очистился, а память прояснилась. Он освободился от сладких песен, затуманивающих душу.

— Теперь он может вспомнить… — хрипло произнес Рок, опустившийся на колени возле принца.

— Теперь он может вспомнить целую тысячу лет, — прошептала Иле, и слезы заструились по ее пухлым щекам. — Вспомнить все сразу… Бедняга! Бедный человек, заблудившийся во времени!

Керморван одним стремительным движением проскочил мимо Элофа и опустился на одно колено перед Корентином. Элоф увидел, как воин поднял руку, явно собираясь снять шлем, и напрягся, готовый вмешаться. Но запястье Керморвана перехватила и отбросила в сторону совсем другая рука. Глаза Корентина были широко раскрыты, серые и пустые, как зимнее небо, которое отражалось в них.

— Мой дорогой лорд, — прошептал Керморван. — Принц Корентин…

Тот медленно покачал головой.

— Больше не принц, — выговорил он сухим, ломким шепотом. — И Корентина больше нет… Корентин мертв. Я лишь его тень, не более того, его маска — пустая, безглазая, полая внутри. Как и все мы, весь этот двор — игра теней, пляшущих на стене. Тени жизни, любви, чести… Все пропало, все ушло. Это его работа, будь он проклят…

— Видишь, Элоф! — прошипел Керморван. — Ты мучаешь его, но зачем…

— Нет! — прохрипел Корентин, снова схватив Керморвана за руку. — Речь не о нем! Не о нем, ибо эту боль я готов оплатить кровью своего сердца, если понадобится. Я проклинаю Тапиау и его отравленный дар бессмертия! Так много лет видеть, понимать, но оставаться слепым…

— Что вы видели? — Собственный голос показался Элофу незнакомым, резким и зловещим. — Что вы поняли?

Корентин посмотрел на него расширившимися глазами.

— Я знаю этот голос, помню его с былых времен… Воля Тапиау — вот, что я понял, и ту участь, которую он предназначает для людей. Его великий замысел!

Длинные пальцы Корентина сжались в кулак. Керморван с сомнением посмотрел на него.

— Нам кое-что известно об этом. Людям предлагается стать бессмертными или альфар, по их усмотрению. Но ведь есть возможности и похуже этих!

— Есть ли? — В смехе Корентина больше не чувствовалось доброты; он был суровым и холодным. — Разве ты не понимаешь, что нет никакого выбора? Можно выбрать лишь постепенное забвение или быстрое падение во тьму невежества. Сохранить на время свою человечность или сразу же отказаться от нее. Один год, тысяча лет — какая разница? Бремя лет непосильно для любого человека, и Лес хорошо знает об этом. Со временем перемена произойдет со всеми, постепенная и незаметная, подтачивающая изнутри, как медленный яд.