И еще: свобода, а точнее – вечный беспорядок свободы порождает тягу народов к деспотии. Недаром сама деспотия вырастает из корня, называемого народным представительством. Так учил Платон. И это еще одна мучительная невозможность. Невозможность жить без свободы и невозможность жить без деспотии...

Я чувствую: наш век – это только начало пути в бездну. Готовятся вселенские катаклизмы. По нашему образцу восстанут целые народы. Ощущение грядущей великой крови не покидает меня. И все чаще мне мерещится зловещая рука, которую порой среди волн видят моряки перед великим кораблекрушением...

И этот добрый мир, который сейчас вокруг нас... Обрамленное плющом окно... путник на горизонте... холмы и летящая одинокая птица... покойные ночные шорохи – все исчезнет в катастрофах, в железных звуках грядущего. Но, успокаивая себя, дорогая, я говорю: «Грядущие кровавые сцены меня уже не коснутся, у них будут другие художники. Так что ваша очередь, господа!»

Она задумчиво повторила:

– Зловещая рука...

Потом нежно улыбнулась и протянула ему для поцелуя свою пухлую нежную руку.

А потом они говорили о смерти.

– Я все чаще к ней возвращаюсь, – сказала мудрая красавица. – Вчера мы долго говорили о смерти с молодым де Садом. Вы с ним не знакомы? Жаль...У него не так давно умер отец– бедняга просидел в Шарантоне все время, пока у нас была империя. Но в революцию он... Ах да, в революцию вас не было во Франции! В революцию он успел издать ужасающие романы, полные непристойностей и богохульства. Но перед смертью раскаялся и оставил завещание: «Все мои рукописи сжечь. Чем раньше обо мне забудут, тем лучше»...

– Я слышал о нем. Кажется, у них что-то случилось с Бомарше?.. Жюльетта засмеялась:

– Даже вы об этом слышали! Да, это была странная мания: он утверждал перед смертью, что убил Бомарше. Образ Бомарше его преследовал... Он даже завещал себя похоронить в саду замка, где прошло его детство, – «как похоронили Бомарше в саду его имения»... Но самое смешное: выяснилось, что они даже не были знакомы с Бомарше. И никогда не встречались...

ПОСЛЕ ИГР

Тотчас после смерти маркиза де Сада в Шарантон приехали люди в черном. Предъявив документы сотрудников полиции, в присутствии врача Района они старательно перерыли бумажный хлам, оставшийся в столе умершего, а затем тщательно обыскали всю его комнату.

Как рассказал потом Рамон, под паркетом они обнаружили искусно сделанный тайник. Оттуда извлекли некую рукопись в вишневой папке с названием «Пьеса» и несколько исписанных листов, озаглавленных: «Бегство в Варенн, точно записанное господином Бомарше по показаниям участников – шевалье де Мустье и герцога Шуазеля». Рамон клялся, что собственными глазами видел имя Бомарше. Но удивительные события в комнате покойного маркиза продолжались.

Вслед за людьми в черном, унесшими его бумаги, в Шарантоне появились новые люди – тоже в черном и предъявившие точно такие же документы сотрудников полиции. После долгих разбирательств выяснилось что первые, изъявшие рукопись и листки, были самозванцами.

В декабре 1820 года, через шесть лет после смерти маркиза де Сада, е далеком Триесте умирал Фуше.

Шесть лет назад Фуше совершил свое последнее предательство. Предавший Бога, Робеспьера, якобинцев, Директорию, он сумел наконец предать и Наполеона. Император был отправлен на остров Святой Елены.

Но в первый раз Фуше проиграл – вернувшийся король отправил его в изгнание.

Как изменился Фуше за эти несколько лет ссылки... Бывший богоборец и осквернитель святынь теперь исправно посещал мессу в городском соборе и в мучительном бездействии ждал смерти.

И дождался... Он тяжко заболел. И хотя врачи уверяли его, что он выкарабкается, Фуше только усмехался. Ему было скучно жить.

18 декабря 1820 года он велел слуге принести деревянную лестницу из библиотеки и разжечь камин.

Он плохо переносил холод и зябко кутался, сидя перед камином.

Слуга ушел. Фуше позвал сына и попросил его открыть потайной ящик высоко в стене. Стоя на маленькой лестнице, сын сбрасывал вниз бесконечные бумаги. Это был бумажный дождь – весь пол был устлан листами.

А потом Фуше деловито начал бросать бумаги в камин, иногда со смешком объявляя имена авторов:

– Жозефина... Сийес... Баррас... Дантон...

Эпоха отправлялась в огонь. Горела великая империя, которую он создавал долгие годы. Доносы, которые писали для него столь многие, разоблачения, которых, дрожа, ждали современники, – все становилось пеплом, Перед смертью Фуше захотел покоя, тишины.

Последней в камин полетела рукопись в вишневой папке. И сын явственно услышал:

– Прощайте, лейтенант... Занавес! И раздался щелкающий смешок.

Всемогущий циник перед смертью стал сентиментален. 26 декабря 1820 года Жозеф Фуше, носивший титул герцога Отрантского, умер в Триесте.

Комедия закончилась.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В тот день Шатобриан вернулся домой поздно. Шестнадцать лет назад была продана Волчья долина. Шестнадцать лет прошло... Кем он только не был за это время: министром, послом, пэром Франции... Где только не жил: в Берлине, Лондоне, Риме... И вот все в прошлом... Четыре года назад он ушел из политической жизни. Все вернул: и титул пэра, и пенсию. И вот опять жил в Париже.

Он прошел в кабинет, сел за стол. Последнее время он все чаще сидел за столом и ничего не писал. Просто сидел...

Вчера умер Лафайет... Его хоронили на кладбище Пикпюс, где были похоронены убиенные революцией, так успешно начатой Лафайетом. На заседании Палаты после торжественного объявления о его смерти в зале раздался... смех! Когда-то в «Монитере» после заметки о казни Людовика Шестнадцатого шло объявление: «Амбруаз. Комическая опера». А три строчки о смерти Наполеона... Человечество!

Впрочем, мир, который он и Лафайет видели из колыбели, давно исчез.

Все меньше становится нас – собеседников великих людей и свидетелей великих событий. Последние обломки Галантного века...

Вечер. Солнце заходило за шпиц Собора Инвалидов... И где-то в волнах Млечного Пути, в океане солнечных вод, в расплавленном металле света – сырца будущих миров – плыла наша планета... Как мал человек на этом мельчайшем атоме, как жалок срок его жизни... «Краткодневен век его и пресыщен печалями... Как цветок, он выходит и опадает, убегает, как тень, и не останавливается...»

Можно было писать «Послесловие». Он открыл нижний ящик стола, где лежали дневник Ферзена и та рукопись.

И сразу понял: она рылась в его бумагах... И тогда он услышал ее шаги. Селеста вошла (ворвалась!) в комнату. Она не умела быть сдержанной. Гнев, гнев... Он не обернулся.

– Какая гадость, – зашептала она прямо от двери. – Мало того, что ты не любишь меня... ты не любишь и себя... И поверь, в отличие от тебя, Бомарше любил своих родственников. Но забавно – ты о них даже не вспомнил... даже не упомянул! В этом весь ты! А у него были жена, дочь, сестра... ион любил их! И никогда Бомарше не ушел бы сам из жизни... хотя бы ради них!.. Но автор бессердечен! Ты готов выставить на позор и его, и меня, и даже себя!