вложи, яко не хотети Сергиева старейшинства». В Третьей редакции своего труда Пахомий Логофет уточняет: «Тем же и помысли бежати славы человеческиа и единъ хотя безмлъствовати, еже и сътвори».[620]

Последние слова биографа прямо отсылают нас к тому месту «Жития» Сергия, где рассказывается о предложении митрополита Алексея преподобному занять после его смерти митрополичью кафедру. В этом контексте становятся понятными слова Пахомия Логофета о «славе человеческой» и о «Сергиевом старейшинстве».

Мы помним, что митрополит Алексей сделал в конце февраля – начале марта 1375 г. предложение Сергию стать его преемником, но получил отказ. Однако он вполне мог надеяться силой своего авторитета склонить троицкого игумена к согласию.

И все же Сергий отказался от предложенного ему сана. Мы можем только гадать, что заставило Сергия окончательно отказаться от чести стать преемником митрополита Алексея. Может быть, помыслел «бежати славы человеческиа». Возможно, осознание того факта, что, будучи выходцем из Ростовского княжества, он не имел прочных корней в среде московского боярства. Так или иначе, но последней каплей стал инцидент с его старшим братом. Стефан, зная о предстоящем назначении Сергия наследником митрополита Алексея, вполне мог рассчитывать, что станет игуменом Троицкого монастыря. Однако преподобный медлил со своим решением, и Стефан просто не мог сдержаться. Возможно, к решению отказаться от предложенной чести Сергия подтолкнули и уроки истории. Как известно, ранее митрополичью кафедру всея Руси на протяжении XIV в. занимали двое русских – митрополиты Петр и Алексей и один грек – митрополит Феогност. При этом, когда во главе Русской церкви стояли местные выходцы, тесно связанные с отдельными группировками русских князей и бояр, в ней постоянно возникали смуты. Так, в 1308 г. против митрополита Петра выступил тверской князь Михаил Ярославич, кандидат которого на митрополию был отвергнут патриархом. Дело дошло даже до обвинений Петра в церковных преступлениях, и лишь на специально созванном в 1311 г. соборе в Переславле-Залесском церковную смуту удалось прекратить. О ситуации в Русской церкви при митрополите Алексее мы уже говорили выше. В то же время митрополиту Феогносту, приглашенному на кафедру со стороны, удавалось быть относительно объективным по отношению ко всем русским и литовским князьям и, как следствие этого, сохранять единство митрополии. В этих условиях Сергий, очевидно, должен был прийти к выводу, что во главе Русской митрополии должен был встать человек, не связанный с Литвой или Северо-Восточной Русью, а относительно нейтральный, способный соблюсти хрупкое единство митрополии.

Пытаясь разобраться в этом сложном вопросе, один из церковных историков игумен Андроник (Трубачев) отметил, что, говоря об отказе Сергия от поста митрополита, «все жизнеописатели в связи с этим прославляют смирение, ни-щелюбие и пустыннолюбие преподобного Сергия, отказавшегося от митрополичьей кафедры. Но в этом отказе преподобный Сергий явил себя и как церковный деятель, который мыслил и прозревал на десятилетия вперед, не смущаясь тем, что при его жизни правда может и не восторжествовать». По мысли исследователя, преподобный не настаивал на своем назначении, поскольку это вызвало бы неизбежный церковный раскол. «Чтобы оценить мужество и прозорливость преподобного Сергия… представим, чего мог он опасаться? – задает вопрос игумен Андроник. – Он мог опасаться церковных смут, гонений на обитель… недоброжелательства… князя Димитрия, обвинения в непатриотизме от национальной русской партии. И все же преподобный Сергий остался тверд и непреклонен в своем решении. Единство православного мира дороже, чем временные и изменчивые политические объединения и разъединения, – таков духовный завет преподобного Сергия». Позднее эту мысль повторил В. А. Кучкин, писавший, что «в позиции Сергия Радонежского прослеживается одна принципиальная линия: …сохранение единства Русской митрополии».[621]

Именно эти обстоятельства, а самое главное – боязнь за судьбу основанной им обители и своих учеников, заставили Сергия покинуть Троицу и направиться в Троицкий Махрищский монастырь, который располагался в 35 верстах к востоку от Троицы при впадении речки Махрища в реку Молокшу, в пределах переславской волости Кинела. Эта обитель была основана в середине XIV в. Стефаном Махрищским. Сергий Радонежский недаром пришел именно сюда. Судьба Стефана Махрищского во многом походила на его жизненный путь, и он, пожалуй, как никто иной, мог понять преподобного в трудную для него минуту.

Стефан Махрищский, к которому пришел Сергий, являлся уроженцем Киева и уже в молодости принял постриг в Киево-Печерском монастыре (мирское имя его неизвестно). Однако позднее он вынужден был оставить Киев и искать убежища в Северо-Восточной Руси. В Москве его принял великий князь Иван Красный, предложивший поселиться в любом из московских монастырей. Но Стефан не захотел остаться в столице и обратился к князю с просьбой дозволить ему основать монастырь в его владениях. Иван Красный согласился исполнить это желание, снабдил потребным для построения обители и выдал жалованную грамоту, которая хранилась в Махрищском монастыре еще во времена Ивана IV. Свое благословение Стефану дал и митрополит Феогност. На новом месте жительства Стефан водрузил крест, поставил келью, сам рубил лес и возделывал землю. Вскоре к нему начали стекаться ищущие иноческой жизни. Сначала Стефан не хотел принимать их, но затем должен был уступить. Когда в обители собралась братия, Стефан для общей молитвы поставил деревянный храм во имя Святой Троицы и освятил его по благословению митрополита Алексея, который, рукоположив Стефана, назначил его настоятелем монастыря. Позднее в обители была поставлена трапезная, кельи для братии, а сама она обнесена бревенчатым тыном.

О жизни основателя Махрищского монастыря нам известно из «Жития» Стефана, составленного в середине XVI в. Тогдашний игумен Махрищской обители Варлаам в монастырской ксенодохии (странноприимнице) отыскал краткое «Житие» Стефана, написанное иеромонахом Серапионом, современником Стефана. Поскольку Серапион приходился Варлааму прадедом, тот заинтересовался найденными бумагами. Переписав труд своего предка, он дополнил его записями чудес, происходивших от гроба Стефана, и направил его на рассмотрение митрополиту Макарию и царю Ивану IV. Митрополит, просмотрев присланные материалы, поручил игумену Данилова монастыря (впоследствии вологодскому епископу) Иоасафу составить полное «Житие» Стефана и службу ему. Данный выбор был неслучайным – к тому времени Иоасаф был уже известен своим описанием чудес, происходивших от мощей Григория и Кассиана Авнежских, учеников Стефана, и можно было надеяться, что с порученным заданием он легко справится. В соответствии с ним Иоасаф пришел в Махрищский монастырь и собрал в обители по возможности все имевшиеся сведения о Стефане. Написав «Житие» и службу, он представил их митрополиту Макарию.[622]

В литературе возникновение Махрищского монастыря обычно датируют 50-ми гг. XIV в., приурочивая его ко времени княжения Ивана Красного. При этом, правда, исследователи указывают на сбивчивость «Жития» Стефана – в частности, об этом говорит тот факт, что, когда Иван Красный стал великим князем, митрополит Феогност