При этом он подчеркнул, что «и сам князь великыи зело желает тя и вси болере его». В ответ на это Сергий, по словам агиографа, «зело оскръбися, яко и образу изменитися», и отказался от лестного предложения: «прости мя, владыко, яко выше меры моеа есть дело сие», при этом попросив «иному кому о том не глаголи».

Митрополит продолжал настаивать на своем. Но Сергий и на этот раз отказался самым решительным образом. В итоге Алексей, «видевь его непреклонна, ни же хотяща въсприати сана, паче же убояся, яко да не стужив си, от-идет въ внутрьную пустыну (иными словами, уйдет в затвор. – Авт.) и такова светилника лишится, и не хоте ему много стужати, но учреди его и отпусти въ свои ему монастырь».[587] Более краткий рассказ об этих событиях можно прочесть и в «Житии» митрополита Алексея.[588]

В литературе было высказано несколько предположений о том, когда могла состояться данная беседа. При этом, естественно, все исследователи согласны с тем, что она происходила до 12 февраля 1378 г. – дня кончины митрополита Алексея. На основании этого Н. С. Борисов относит ее к зиме 1377/78 г. Г. М. Прохоров склонен датировать ее более широким хронологическим отрезком – начиная с весны 1376 г. до начала 1378 г.[589] Б. М. Клосс оставляет этот вопрос без ответа.

В отличие от этих историков В. А. Кучкин пришел к мнению, что «сообщение Жития Сергия о сделанном ему предложении митрополита Алексея стать преемником представляется сомнительным». При этом он, по сути, приводит всего лишь один довод: «Предложение митрополита Алексея было высказано Сергию в сугубо доверительной беседе, с глазу на глаз, о ее содержании никто не должен был знать, но оно оказалось все-таки описано в Житии».[590] Однако подобное утверждение оказывается в полном противоречии с источником – укажем хотя бы на то, что Алексей, предлагая Сергию стать своим преемником, уточняет, что прежде посоветовался об этом с великим князем: «изволих же прежде възвестити таже и князу о том», после чего кандидатуру троицкого игумена одобрил не только «сам князь великыи», но и «вси болере его».[591] Таким образом, о предстоящей беседе митрополита с Сергием знал достаточно большой круг лиц.

Последующая Третья Пахомиевская редакция «Жития» добавляет в этот рассказ всего одну, небольшую, но важную для нас деталь. Согласно ей, митрополит, уговаривая Сергия, опирался на мнение не только князей московского княжеского дома, но и других княжеств: «сынове мои дръжавнеишии велиции князи Русстии… вси тебе блажать и желают неизменно».[592] Эта подробность указывает не только на время, но и на место происходившей беседы: Переславль-Залесский, где в конце 1374 – начале 1375 г. проходил княжеский съезд.[593]

Можно попытаться уточнить время беседы преподобного с митрополитом Алексеем. Вернувшись в обитель, Сергий Радонежский тяжело занемог. Под 1375 г. Никоновская летопись помещает известие: «Того же лета болезнь бысть тяжка преподобному Сергию игумену, а разболеся и на постеле ляже въ великое говение, на второй недели (с 12 по 18 марта 1375 г. – Авт.), и нача омогатися и со одра възста на Семень день (1 сентября. – Авт.), а всю весну и все лето въ болезне велице лежалъ».[594]

Н. С. Борисов справедливо полагает, что «огромное нервное напряжение, которое испытал Сергий в Переяславле, не прошло даром».[595] Очевидно, именно оно и стало причиной болезни. Точная дата ее начала – вторая неделя Великого поста – позволяет отнести беседу Сергия с митрополитом Алексеем ко времени незадолго до нее: концу февраля – началу марта 1375 г.

Судя по процитированному выше летописному известию, болезнь троицкого настоятеля продолжалась почти полгода. Это обстоятельство позволило Н. С. Борисову нарисовать живописную картину выздоровления Сергия: «На Рождество Богородицы, 8 сентября, поддерживаемый под руки учениками, он впервые после болезни вошел в церковь, произнес краткое наставление. А еще две-три недели спустя игумен уже настолько окреп, что сам совершил литургию».[596]

Оставляя без комментариев этот не подтвержденный источниками рассказ, мы не можем не заметить того, что болезнь Сергия совпала с важнейшими событиями на Руси.

Московско-литовское сближение и складывавшаяся в 1374 г. антиордынская коалиция не могли не обеспокоить Орду, которая начала предпринимать ответные меры. Ранней весной 1375 г. («о великом заговении», – уточняет Рогожский летописец,[597] то есть 5 марта) из Москвы в Тверь к великому князю Михаилу Александровичу Тверскому перебежал один из виднейших московских бояр того времени Иван Васильевич Вельяминов. Он был сыном московского тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, скончавшегося 17 сентября 1374 г.[598] Как старший в семье, Иван Васильевич имел все основания претендовать на должность тысяцкого, которую занимали еще его прадед, дед и отец. Но великий князь Дмитрий не стал назначать преемника Василию Васильевичу, и пост московского тысяцкого оказался фактически упраздненным.

По мнению С. Б. Веселовского, «Иван Васильевич увидел в этом личную обиду и не желал удовлетвориться почетным положением в первых рядах боярства. Под впечатлением обиды Иван Васильевич сошелся с сурожским гостем, которого летописи называют Брехом Некоматом. Имя этого Бреха неизвестно. Если Некомат было его прозвищем, то, очевидно, оно было дано ему по заслугам. Дело в том, что русское слово „брех“, „брехун“, по своему значению очень близко к греческому слову „некомат“, что значит хитрый человек, проныра и интриган. Некомат был богатым человеком, имел в Московском княжестве вотчины и по своей профессии сурожанина-гостя знал хорошо дороги в Орду и Крым, с которыми постоянно поддерживал деловые связи. Своими речами и предложением помощи в Орде Некомат соблазнил Ивана Васильевича на дерзкое предприятие – вмешаться в борьбу тверского князя Михаила с московским князем за великокняжескую власть».[599]

Едва прибыв в Тверь, московские беглецы нашли полное понимание у тверского князя, который сразу отправил их в Орду за ярлыком на великое княжение. По свидетельству Рогожского летописца, Иван Васильевич Вельяминов и Некомат выехали «на Федорове неделе» – первой неделе Великого поста, приходившейся в 1375 г. на 5—11 марта.[600] Столь быстрое согласие тверского князя на предложение Вельяминова – явный показатель того, что переговоры между ними велись задолго до отъезда боярина из Москвы. В самом конце марта 1375 г. – «о средокрестии», то есть на Крестопоклонной (четвертой) неделе Великого поста (в 1375 г. она приходилась на 26 марта – 1 апреля) Михаил Тверской отправился в Литву, «и тамо пребывъ въ Литве мало время приехалъ въ Тферь».[601] С кем и о чем он там вел переговоры, летописцы не уточняют, но, судя по всему, тверской князь договаривался с