– Рот закрой, слюни на воротник текут. Теперь иди с Энди за набором самозащиты. Он тебя посадит на вертолет, а ты прочти эти бумаги. Когда прибудешь в Милтон-Кинс, действуй по ситуации. Если ничего не обнаружишь, возвращайся и доложи мне, а потом решим, что делать дальше.

– Но что мне искать-то? – Я одним глотком ополовиниваю чашку; на вкус местный кофе похож на золу, вчерашние бычки и консервированные остатки московского пикника. – Черт подери, чего вы от меня ожидаете?

– Я ничего не ожидаю, – отвечает Энглтон. – Просто иди.

– Пошли, – говорит Энди, открывая дверь. – Бумаги пока можешь оставить здесь.

Я тащусь за ним в коридор, а потом на четыре этажа вниз по темной лестнице, в подвал.

– А в чем дело-то? – спрашиваю я, когда Энди достает ключи и отпирает стальную дверь.

– Это КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ, парень, – бросает он через плечо.

Я вхожу за ним в зону безопасности, и тяжелые створки гулко клацают у меня за спиной. Еще один ключ, еще одна стальная дверь – на этот раз во внешний предбанник арсенала.

– Слушай, не злись на Энглтона, он знает, что делает. Если ты полетишь с полной головой ожиданий, а там и вправду ККС, ты, скорее всего, погибнешь. Но, по моей оценке, вероятность реальной тревоги процентов десять – скорее студенты напились и шалят.

Энди достает третий ключ, а потом произносит тайное слово, которое мне не удается услышать, и открывает дверь в арсенал. Мы входим внутрь. На одной стене развешено огнестрельное оружие, вдоль другой расположились шкафчики с боеприпасами, а напротив размещены более эзотерические предметы. К ним-то он и направляется.

– Шалят, – повторяю я и зеваю, потому что не могу удержаться. – Господи боже, полпятого утра, а вы меня вытащили из кровати, потому что студенты шалят?

– Слушай, – раздраженно хмурится Энди. – Помнишь, как ты сюда попал? Тогда мне пришлось вскакивать в четыре утра из-за студенческой шалости.

– Ой. – Вот и все, что я могу ему ответить.

Можно было бы добавить «прости», но это, наверное, неподходящее слово. Как мне потом объяснили, заниматься вычислительной демонологией в густо застроенных зонах – очень плохая идея. Я-то думал, что просто генерировал странные новые фракталы, а вот они поняли, что я опасно близок к тому, чтобы сравнять Вулверхэмптон с землей, призвав иномирный ужас.

– А что за студенты? – спрашиваю я.

– Архитектура или алхимия. Ядерная физика, как вариант.

Еще одно тайное слово – и Энди открывает стеклянный шкаф, в котором разложены мрачные реликвии, буквально излучающие силу.

– Ладно. Что возьмешь?

– Думаю, вот это, спасибо.

Я протягиваю руку и очень аккуратно забираю серебряный медальон на цепочке; к нему прикреплена бирка с черно-желтым трилистником – значком тавматургической опасности, вместо застежки – эластичные ленты.

– Отличный выбор, – комментирует Энди, а потом молча смотрит, как я добавляю к набору Руку Славы и второй защитный амулет. – Это все?

– Все, – говорю я.

Он кивает, закрывает шкаф и обновляет на нем печать. Затем уточняет:

– Уверен?

Я смотрю на него. Энди – человек хрупкого телосложения, ему немного за сорок. Тонкие редкие волосы, твидовый спортивный пиджак с кожаными налокотниками, вечно встревоженное выражение лица. Легче поверить в то, что он какой-нибудь лектор в Открытом университете, чем в то, что он шпион, руководящий отделом действительной службы в Прачечной. Но это ведь их всех касается, верно? Энглтон больше похож на техасского топ-менеджера из нефтяной компании, чем на великого и ужасного начальника Центрального противомагического управления. А я? Я выгляжу как беженец с Код-Кона или из инженерного отдела какого-нибудь стартапа. В общем, внешний вид и евро купят тебе чашку кофе.

– А ты что думаешь про код синий? – спрашиваю я.

Энди вздыхает, а потом зевает.

– Вот черт, это заразно, – ворчит он. – Послушай, если я тебе скажу, что я про это думаю, Энглтон из моей головы дверную ручку сделает. Просто скажу: прочти эти документы по дороге, хорошо? Держи ушки на макушке, посчитай бетонных коров и возвращайся целым и невредимым.

– Посчитать коров. Вернуться целым. Принято.

Я расписываюсь в журнале, забираю свой арсенал, а Энди открывает дверь.

– Как я туда попаду?

– Полетишь на полицейском вертолете, – криво ухмыляется он. – Код синий, помнишь?

Я возвращаюсь в комнату для совещаний, забираю бумаги, а потом иду к центральному входу, где меня ждет все та же патрульная машина. И опять мы несемся по Лондону так, что я рискую испачкать сиденье. На этот раз движение уже более интенсивное: до рассвета осталось полтора часа. В итоге мы выскакиваем в северо-восточные предместья и катим по дороге в Липпитс-Хилл, где полиция держит свои вертолеты. Никаких регистраций и залов ожидания; мы въезжаем через боковые ворота, показываем удостоверения – и шофер выезжает прямо к вертолетной площадке, паркуется возле домика для дежурного экипажа и передает меня на руки пилотам, прежде чем я успеваю понять, что происходит.

– Это вы Боб Говард? Забирайтесь сюда!

Второй пилот помогает мне забраться на заднее сиденье еврокоптера, застегивает мне ремень безопасности, а потом вручает объемные наушники и подключает их к системе.

– Будем на месте через полчаса, – сообщает он. – Вы просто расслабьтесь, попробуйте поспать.

Он хмуро улыбается и, захлопнув дверцу, забирается на свое сиденье спереди.

Забавно. Никогда раньше не летал на вертолетах. Вовсе не такой шум, как я думал, особенно если надеть наушники, но все равно катиться с горы в пустой цистерне, по которой группа чокнутых барабанщиков лупят бейсбольными битами, было бы тише. «Попробуйте поспать», ага, конечно. Вместо этого я зарываюсь в сверхсекретные отчеты под грифом «КОНЕЦ КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ» и стараюсь не сблевать, когда предрассветный Лондон начинает вертеться за большими стеклами, а потом расстилается под нами.

ДОНЕСЕНИЕ 1: Воскресенье, 4 сентября 1892

Гриф: СЕКРЕТНО, Военное министерство Империи, 11 сентября 1914

Гриф: СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО КОНЕЦ, Военное министерство, 2 июля 1940

Гриф: СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО КРАСНОЕ СМЕЩЕНИЕ, Министерство обороны, 13 августа 1988

Моя дорогая Нелли!

Должен признаться, что за неделю, прошедшую с того дня, когда я в последний раз писал Вам, я стал другим человеком. Испытания, подобные тому, что я пережил, должно быть, приходят лишь раз в жизни; ибо если они являлись бы чаще, как пережил бы их человек? Я взглянул на Горгону и остался жив, за что безмерно благодарен (и спешу объясниться, прежде чем Вы сойдете с ума от волнения за мою безопасность), хотя лишь заступничеству некоего милостивого ангела я обязан возможностью написать эти слова.