Рыболов осторожно приблизился. В рассеянном свете фонаря он, кажется, наконец-то разглядел мое лицо.

– Ты совсем девочка. Похожа на мою дочь, которую они забрали, – прошептал мужчина. – У нее тоже были зеленые глаза.

– Кто ее забрал?

– Такие, как твой парень, который думает, будто я не вижу, что у него в руке нож.

Воцарившаяся тишина ударила под дых. Я повернула голову и взглянула на Криса, жеманно оскалившегося в ответ: в прижатой к бедру руке он действительно сжимал кухонный нож, прихваченный с фермы.

– Вы угрожаете нам нашим же оружием, – спокойно отозвался он, выступая вперед.

– А вы оккупировали мой дом, – напомнил рыболов. – Но это все не важно. Я помню тебя. – И вот ружье уже ткнулось Крису в ребра. Он даже не шелохнулся, словно привыкший. – Помню твое лицо… Ты был с ними. Я никогда не забуду тот день, когда вы забрали мою Мишель.

– Она была спящей, – мягко ответил Крис. – Она была опасна…

– Это вы так решили! – рыкнул рыболов, и его палец накрыл курок. – Вы лишили меня моей малышки, а теперь и все корабли попортили…

Флейта встрепенулась.

– Это был не он! Не мы, – затрясла головой она. – Другой человек. Извините! Нам правда жаль, но это не мы слили топливо, и уж точно не мы отняли у вас дочь.

– Верно, – мужчина глубоко вздохнул. – Именно поэтому вас я отпускаю, а вот его – нет.

– Крис…

Я смотрела на него с минуту, пытаясь понять, что нам делать. Рыболов закричал снова, веля убираться из его дома, и тогда Крис невозмутимо произнес:

– Подождите меня снаружи.

Ночь, холод и нож, который Крис сжимал с такой силой, что налились сухожилия. Безмолвие. Флейта молча схватила свой рюкзак, но тут карабин покачнулся.

– Без вещей, – строго приказал рыболов и рявкнул: – Вы забрали мое, а я – ваше. Либо так, либо никак!

– Футляр… – прошептала она, шмыгнув носом. – Я музыкант. Там моя флейта. Можно мне забрать хотя бы ее?

Мужчина озадаченно нахмурился, и Флейта едва не упала в обморок от облегчения, когда он сам схватил ее футляр и швырнул ей в руки. Благодарно кивнув, Флейта схватила с вешалки наши куртки и вытолкала меня на улицу.

Лишь когда мороз забрался под одежду и скрутил пальцы, напомнив о брошенных в доме перчатках, я пришла в себя.

– Нет, – ахнула я, вырвав запястье из ладони Флейты. – Мы не можем оставить Криса там! Если все это правда и Прайд забрал дочь того человека… Он не оставит его в живых.

– Фактически он и нас в живых не оставил, – стуча зубами, прошипела Флейта. – Он забрал все наши вещи, Джейми, и выгнал. Ночью! На Аляске! Если мы не замерзнем здесь насмерть, то все равно не доберемся до Прайда живыми. Это его великодушие, как мертвому припарка. Он обрек нас на мучительную смерть!

Волчье завывание со стороны леса заставило Флейту затихнуть. Она затопталась на месте и завертелась, прижимая футляр. Тени леса заплясали, расступились, и несколько пятен отделились от них, принимая очертания зубастых пастей и вздыбленных холок.

Мы обе попятились к дому, надеясь спрятаться от охоты, в которой были добычей.

– Они чуют нас, – поняла я и, поскользнувшись на ступеньках крыльца, упала. – Играй.

– Что?

– Играй! – повторила я уже громче, расслышав на- двигающийся голодный рев. – Доставай свою волынку и начинай играть уже что-нибудь!

В карих глазах Флейты застыло недоумение, но она бессознательно открыла футляр. Внутри он был обшит мягким голубым бархатом. Достав позолоченный инструмент, она обхватила его губами и выдохнула в зиму нежную, пронзительную мелодию.

Несколько минут ничего не происходило. Волчья стая разбрелась по холму, вынюхивая след, пока несколько животных не устремились на нас. Флейта дернулась, и мелодия сорвалась.

– Играй дальше! – вскрикнула я, и Флейта, стараясь не разрыдаться, возобновила такт.

То, что она играла, не несло смысла. Каждый раз глаза слушающего застилала фантазия Флейты – близкие люди, невиданные места, воспоминания… Сейчас же музыка была сплетена из страха – пустого, бессмысленного и беспощадного. Такая музыка не работала.

– Колыбельная! – опомнилась я. – Ты рассказывала, как играла раненому Грейсу в автобусе, чтобы он спал… Сыграй колыбельную!

Флейта запнулась, лихорадочно вспоминая ноты, и часто закивала головой. Массивный бурый волк, первым выступивший из леса, пригнулся к земле, оказавшись возле крыльца. Флейта зажмурилась и заиграла с удвоенной силой.

Грозный рык сошел на сонный зевок. Привалившись пузом к снегу, зверь оцепенел, навострив уши. Пасть сомкнулась, и широкий влажный язык вывалился наружу. Волк заскулил, а затем опрокинулся на бок и улегся.

Другой волк, белый как снег, тоже рухнул. Следом за ним свалился и третий. Будто заподозрив уловку, другие закружили вокруг дома, не осмеливаясь подступить. Они водили носом по воздуху, словно граница магии Флей была осязаемой. Мне захотелось спать, но я, отряхнувшись, пробормотала:

– Не переставай играть.

И быстро побежала к причалу, пока наваждение Морфея не забрало и меня. Флейта протестующе замычала, и мелодия зазвучала отрывисто. Спящие волки забрыкались, пытаясь подняться.

– Не останавливайся! Соберись! – крикнула я, и Флейта, затравленно жмурясь, продолжила играть.

В несколько рывков я добралась до моста, где стоял стенд со снастями. Открыв хлипкий ящик, я достала оттуда целый сверток фейерверков и, подтащив ближе к дому, расчистила небольшое пространство от снега. Озноб и тремор сделал пальцы совсем непослушными. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мне удалось отыскать сухой фитиль и подпалить его зажигалкой. Сначала скудные и бледные, искры вдруг ударили снопом и перекинулись на все содержимое коробки. Радостно взвизгнув, я отскочила, забираясь обратно на холм в томительном ожидании.

Небо разразилось разноцветным огнем, и половина Аляски утонула в этих всполохах. Грохот прокатился по всему берегу. Мир словно взорвался – отовсюду раздался скулеж волков, разбегающихся врассыпную. Я запрокинула лицо вверх, позволяя упиваться себе красотой и не слышать, как эти раскаты поглощают и мужской крик, донесшийся из рыбацкого дома одновременно с выстрелом ружья. Тот крик звучал незнакомо, и во рту будто растеклась сладость конфеты с кислым лимонным нутром – счастье напополам с сожалением.

«Он не оставит его в живых».

Я не смогла спасти рыболова. Крис спустился с холма сразу же, как расправился с ним, – ободранный и запятнанный с ног до головы чужой кровью. Для несчастного мужчины, потерявшего дочь, все было предрешено: я лишь могла пожелать ему легкой смерти, зная, на что способен Роуз один на один с тем, кто задел его самолюбие. Эта участь рано или поздно ждет и Себастьяна – я поняла это еще тогда, когда он потерял дар речи перед оскорбительными синими буквами. То был не шок… То была ненависть, ледяная и безумная, с которой однажды предстояло столкнуться и мне.