ответы, которые там, в кабинете, Егор Саввич ни за что не осмелился бы произнести, вроде: «Могу и пойду, я человек вольный», или «Попробуй, задержи, я те задержу». Потом явилось опасение: «Если мое золото найдут? Тут недалеко. Узнать надо, куда отряд направится, непременно узнать. Через Сморчка или другим манером».

Но как ни бушевал Егор Саввич, а выполнять приказ директора пришлось. Уж он-то хорошо знал, что Майский не забывает своих слов.

Виноградов энергично взялся за дело. Прежде всего, просмотрел архивы многих лет, на основе которых и составил себе план, определив приблизительно район разведки. Затем занялся экипировкой отряда. Осмотрел каждую лошадь, назначенную Сыромолотовым для экспедиции, и забраковал четырех из десяти. На этой почве произошла короткая, но резкая стычка со старшим конюхом. Егор Саввич, проклиная в душе молодого инженера, вынужден был уступить и заменил выбракованных лошадей. Виктор Афанасьевич потребовал показать всю амуницию вплоть до уздечек, и Сыромолотов понял, что имеет дело с человеком, которого нелегко обвести вокруг пальца. Разыграв обиженного, сказал:

— Стало быть, не доверяете мне?

— Доверяй, но проверяй, — ответил Виноградов и холодно посмотрел на старшего конюха. — В тайгу еду я, а не вы.

— Смотрите, коли так, — и повел инженера в шорную мастерскую.

В шорной, приютившейся в конце конного двора, пахло кожей и дегтем. Три шорника — два старика и один молодой — постоянно ремонтировали сбрую и еле справлялись с работой. Седла, предназначенные отряду, были готовы. Виктор Афанасьевич внимательно осмотрел каждое и остался доволен, попросив только у двух заменить потники.

— А как с фуражом? — спросил Виноградов, закончив осмотр.

— Небогато, — хмуро ответил Сыромолотов, — сами знаете, нынче с этим трудно.

— Это, милейший Егор Саввич, меня не касается. Обеспечьте лошадей фуражом в достаточном количестве.

Когда он ушел с конного двора, старший конюх еще долго смотрел на покачивающуюся на ременных петлях дверцу. «И ты приказывать: «Это меня не касается». «Обеспечьте», «Замените»… Сопляк! Сосунок! Навязался на мою голову. И откуда такие берутся».

Также тщательно и придирчиво Виктор Афанасьевич осмотрел все остальное снаряжение отряда. Наблюдая его действия, Майский еще раз убедился, что не ошибся, пригласив молодого инженера. Уверенность в успехе задуманного дела крепла. Виноградову, не без помощи Никиты Гавриловича, удалось уговорить пойти в тайгу и Ваганова. Степан Дорофеевич сначала отказывался, ссылаясь на недомогание, но в глазах у него загорелся тот огонек, который всегда вспыхивал, если при нем говорили о золоте. Знакомый старательский зуд все больше разбирал Ваганова, и он не выдержал.

— А, ядрена-зелена, будь по-вашему. Обошли старика со всех сторон.

На другой день Виноградов докладывал директору прииска:

— Я готов выходить в тайгу. Думаю, справимся втроем. Хорошо бы, конечно, прихватить врача или, на худой конец, фельдшера, но понимаю, это роскошь. Между прочим, у вас тут и амбулатории есть славная дивчина. Включите ее в отряд.

Майский догадался, о ком идет речь, и медлил с ответом. Ксюша и Виноградов — такое сочетание ему не нравилось.

— Не получится, Виктор Афанасьевич. У дивчины, как вы выразились, есть надежный защитник: старый лекарь, немец Оскар Миллер. В поселке его зовут. Осипом Ивановичем. Он одинок и относится к девушке, как к дочери. Да Ксюша и заслуживает такое отношение. Словом, Миллер ее не отдаст.

— А вы помогите уговорить.

Директор пожал плечами.

— Бесполезно. Да, честно говоря, так ли уж нужен вам медик? Едете не на край света.

— И все-таки фельдшер не помешает, — настойчиво возразил Виноградов.

— Хорошо, я попытаюсь. А как с рабочими?

— Из тех, что предлагали свои услуги, мне не подходят. Какие-то ненадежные типы. Один словно только бежал из тюрьмы, другой хоть и прикидывается овечкой, видно, что горький пьяница, готовый за четверть водки продать мать родную с отцом в придачу. Это у него на лице написано, — молодой человек говорил уверенно. — Ну, а третий явно лодырь. Словом, ничего подходящего.

— Чепуха. Во всем Зареченске не найти двух-трех подходящих рабочих… А если взять вам двух пареньков лет пятнадцати? Славные ребята. И мать за них очень просила. Семья большая, отца нет, жить трудно. А ребята, кстати, они близнецы, старательные и послушные.

Еще утром, когда Майский шел в контору, его остановила школьная уборщица Глафира Ильина. Стесняясь и не зная, куда девать красные, огрубевшие от работы руки, женщина просительно сказала:

— Александр Васильич, все хочу поговорить с вами…

— Что такое, Глафира Семеновна? Дров надо?

— Дрова пока есть, спасибо, тогда выписали. Насчет ребят моих старших хотела… Нельзя ли их определить куда на работу, Александр Васильич?

— Так они же в школе учатся и малы еще.

— Это Сашка-то с Пашкой малы? Что вы, Александр Васильич, парням пятнадцатый год. А в школе занятия кончаются. Любовь Иванна позволит. На лето бы взяли их, а? — и, словно боясь, что всего высказанного мало, чтобы убедить директора, Глафира торопливо добавила: — Ребята у меня старательные, вы не сумлевайтесь. И послушные. Опять же никакой работы не боятся. И все бы копейку заробили.

— Я подумаю, Глафира Семеновна, может, и подыщу что.

— Спасибо зам, Александр Васильич, — женщина слегка согнулась в поклоне, — добрый вы человек. А нам-то бы подмога была.

— Хорошо, хорошо, — Майский терпеть не мог любых излияний благодарности и поспешил расстаться с уборщицей.

Сейчас он вспомнил о просьбе Глафиры.

— Что скажете, Виктор Афанасьевич?

Виноградов пощипал бородку и нарочито грубо ответил:

— Только и недоставало с ребятами в тайге возиться. Натворят чего-нибудь, отвечай за них. А впрочем… согласен. По крайней мере, не пьяницы, не воры и не лентяи. Только условие: вы мне выхлопочете медсестричку. Ксюша, кажется? А я беру близнецов.

— Не очень это красиво, но будь по-вашему. Прошу иметь в виду, Виктор Афанасьевич, Ксюша — девушка не того сорта, с какими вы встречались в Златогорске. Так что ничего лишнего в отношениях с ней вы не должны позволять. Иначе вам придется иметь дело не только с Миллером, но и со мной.

— Вы меня обижаете, Александр Васильич, — чуть заметная улыбка пробежала по красивому лицу Виноградова. — Не такой уж я бабник, как вы представляете. А на эту девушку, что, наложено табу?

— И самое строжайшее, — подтвердил Майский, не сводя взгляда с инженера и одновременно думая: «Закружит голову Ксюше, определенно, закружит, не устоит она». И еще строже повторил: — Табу. Та-бу… Ксюша чистый и очень добрый человек. С мягкой, нет, с нежной душой, которую легко ранить. Как бы вам получше объяснить…

— Не надо объяснять, Александр Васильевич, я все прекрасно понял и учту ваше предостережение.

«Ты учтешь, — уже с неприязнью подумал Майский. — И зачем это я… Нельзя посылать с ним Ксюшу…»

Виноградов