Прежде чем идти к лошадям, Лазарь тщательно проверил, не осталось ли после нас клочка бумаги или каких-нибудь других следов. После этого наш маленький караван двинулся домой в тусклом лунном свете. Мешок был тяжелый, а местность неровная, и мне стоило больших трудов с одним только стременем удерживаться в седле. Но когда мы наконец выбрались на древнюю дорогу, я поравнялся с Лазарем и сказал ему — вот, мол, никаких злых аку-аку в пещере не оказалось.

— Это потому, что я спустился первым и сказал нужные слова, — спокойно ответил он.

Что это были за слова, я так и не узнал. Не узнал также, зачем надо раздеваться перед спуском в пещеру, где так сквозит. Разве что аку-аку старомодный и привык к гостям в набедренных повязках… Спросить я не решился, ведь Лазарь считал, что я не меньше его, если не больше знаю об аку-аку.

Мы ехали молча; копыта звонко простучали по мощеному участку. Потом послышался пронзительный скрип мельницы в Ханга-о-Тео. Беспокойные тучи то и дело закрывали месяц, который с любопытством заглядывал в мой мешок, ночь была полна таинственности. Ветер нес прохладу, и мы поторапливали копей, не стали даже поить их возле мельницы. Потому что Лазарь кашлял.

В те самые дни, когда для нас открылся вход в тайные пещеры, по острову Пасхи рука об руку с аку-аку бродило коварное привидение. Оно явилось в деревню несколько недель назад и исправно навещало дом за домом, не признавая никаких запоров. Все более назойливое, оно стало являться и среди наших людей в Анакенском лагере. Через нос и рот проникало в тело и принималось бесчинствовать. Оно добралось до острова «зайцем» на «Пинто» и прокралось на берег под именем коконго.

Бургомистр успел всего два раза сходить в пещеру за камнями, когда коконго вошла в его дом. Несколько дней он крепился, потом слег. Когда я пришел его навестить, дон Педро, весело улыбаясь, сказал, что обычно коконго куда злее, он скоро поправится. Неделю спустя я снова собрался проведать бургомистра. Теперь он уже лежал в деревенской больнице. Я познакомился с новым врачом, который прибыл на «Пинто» на смену старому, потом меня провели в маленькую палату с кашляющими жертвами коконго. Где же бургомистр? Я начал было беспокоиться, но тут на кровати в углу поднялся на локте тощий старец и прохрипел:

— Сеньор Кон-Тики, здесь я!

Я узнал дона Педро, и мне стало страшно.

— Воспаление легких, — прошептал врач. — Чуть не погиб, но я надеюсь, мы его спасем.

Тонкие губы на посеревшем, осунувшемся лице через силу улыбались. Вялым жестом бургомистр подозвал меня и прошептал на ухо:

— Все будет хорошо. Вот поправлюсь, мы вместе большие дела сделаем. Вчера от коконго умерла моя внучка. Она укажет мне путь с неба. Я понимаю, это вовсе не возмездие. Погоди, сеньор, мы совершим большие дела.

Я выходил из больницы страшно расстроенный. Видеть жизнерадостного бургомистра в таком состоянии было ужасно. И как-то странно он себя вел, как понимать его слова? Или диковатый взгляд и бессвязные речи дона Педро объясняются температурой? Конечно, это кстати, что столь суеверный человек не считает болезнь возмездием аку-аку, но уж очень неожиданно.

Шли дни. Внучка бургомистра оказалась на этот раз единственной, кого коконго унесла в могилу. Сам он быстро поправился и вернулся домой. И встретил меня все той же странной улыбкой, когда я снова его навестил. Жара у него не было, однако он повторил то, что говорил мне в больнице.

Бургомистр был еще слишком слаб, чтобы вернуться в Анакену, к нам и своим друзьям в пещере. Несколько недель он провел дома, с женой, и мы посылали ему масло и другие высококалорийные продукты, чтобы он побыстрее набрал вес.

Младший брат бургомистра Атан оказался удачливее. Коконго вовсе не коснулась его в этом году, и он совсем перестал верить в строгость аку-аку. Избавившись от обязанностей и угроз, связанных с пещерой, он вздохнул полной грудью. Вместо кары Атан получил вознаграждение, причем такое, что теперь его семья надолго была обеспечена. Он стал, по местным понятиям, состоятельным человеком; правда, одежду и деньги спрятал в природном сейфе под землей. Тяжелую болезнь бургомистра Атан отнюдь не считал возмездием, он даже не подозревал, что брат приносил мне скульптуры, и все советовал спросить бургомистра про его пещеру, как только тот выздоровеет. Ведь пещера дона Педро — самая главная изо всех…

Лазарь чудом разминулся с болезнью. После верховой поездки к тайнику он утром чуть свет явился к моей палатке и, покашливая, хриплым голосом спросил, как я себя чувствую. — Превосходно, — ответил я и увидел, как он сразу повеселел. Хорошо, что не спросил про Билла, — тот чувствовал себя довольно скверно…

Два-три дня Лазарь кашлял и глотал лекарства, но затем совершенно оправился, обойдясь даже без постельного режима. Ему и его сестрам тоже досталось щедрое вознаграждение.

Пока деревенский врач сражался с коконго в Хангароа, у нашего доктора был полон рот хлопот с рабочими экспедиции, которых насчитывалось уже около ста. Мы запасли вдоволь антибиотиков и других лекарств, и они нам очень пригодились. К тому же пасхальцы обожали таблетки от головной боли и могли есть их, как монпасье. Один за другим мы успешно отбивали штурмы коконго, и постепенно она унялась. Но беда редко приходит одна.

Как раз в эти дни в деревне произошел случай, который вызвал немалый переполох.

За день до того, как коконго принялась за бургомистра, он сидел у себя дома с кучей скульптур из пещеры и ждал, когда за ним приедет джип. И дважды пережил сильный испуг. Особенно когда шкипер подкатил к его дому с двумя монахинями в машине; ведь у дона Атана лежали в мешках языческие камни… А еще раньше в комнату неожиданно вошел Гонсало и увидел каменного омара, которого бургомистр не успел спрятать.

— Эта штука старинная, — сказал Гонсало, живо поднимая с пола скульптуру.

— Нет, она новая, — соврал бургомистр.

— Ведь я вижу, что старая.

— Я ее нарочно так сделал, — настаивал бургомистр.

Пришлось Гонсало сдаться.

Приехав в лагерь, бургомистр тотчас рассказал мне про эпизод с Гонсало и еще раз попросил ни в коем случае никому не говорить, что он вынес камни из родовой пещеры.

— Сеньор Гонсало явно что-то проведал, — встревоженно сказал он. — Он никак не хотел мне верить, когда я сказал, что сам сделал омара.

Вскоре пришел Гонсало и тоже рассказал мне про случай в доме бургомистра. Он был уверен, что разгадал ребус с пещерами.

— Бургомистр обманывает тебя, — заявил Гонсало. — Я видел у него потрясающего омара, и дон Педро признался, что сам его сделал. Так что смотри, не попадись на удочку, если он скажет, что омар из пещеры.

Гонсало немало удивился, услышав от меня, что бургомистр уже отдал мне омара и к тому же рассказал про их встречу.

Так или иначе бургомистр насторожился и для страховки продолжал всем твердить, что сам делает особого рода каменные скульптуры. Когда по деревне пошла коконго и он слег, к нему вечером наведались Гонсало и Эд. У калитки они встретили зятя бургомистра Риро-роко, который с ходу начал громко расхваливать умение дона Педро делать каменные фигуры. Дескать, у бургомистра есть специальный инструмент, чтобы вытесывать омаров, зверей и лодки, а готовые скульптуры он моет в воде и натирает банановыми листьями, так что они выглядят старыми.