обзывали его «шестеркой» и предателем родины. Хор обвинений поддержала и прокуратура, которая, несмотря на его активное сотрудничество со следствием, потребовала для него двадцать пять лет тюрьмы. Судья, еще более ярый антикоммунист, дал тридцать. (На удивление, Фукс, который воровал все документы, просидел всего девять лет в британской тюрьме, после чего был депортирован в Восточную Германию[55].) Даже сокамерники Голда по Льюисбургской тюрьме презирали его. Воры, насильники, убийцы – все пользовались уважением в Льюисбурге. Но, когда стукач Голд вышел однажды на прогулку, все заключенные до единого покинули тюремный двор. И ему еще повезло. Через несколько лет в Льюисбурге трое заключенных кирпичом, завернутым в носок, забили насмерть другого осужденного за шпионаж.

Единственное утешение Голду в очередной раз дала химия. В Льюисбурге была необычная программа здравоохранения для заключенных, в которой сочетались стандартные медицинские процедуры с биомедицинскими исследованиями. В наше время, когда введены меры предотвращения злоупотреблений в отношении заключенных, о которых мы рассказывали в предыдущих главах, такие медицинские исследования не прокатили бы. Но тогда этические правила были попроще, и Голд, хоть и сам заключенный, получил возможность вернуться к лабораторной работе. В Льюисбурге он изучал диабет и заболевания щитовидной железы и даже добровольно согласился на переливание крови, зараженной гепатитом, чтобы проверить действие новой вакцины. Своего высшего достижения в химии Голд добился, не выходя из тюрьмы: в 1960 году он получил патент США за изобретение экспресс-теста на определение уровня сахара в крови с использованием препарата под названием «индиго дисульфонат».

В свободное время он отправлялся в тюремный лазарет, находившийся рядом с лабораторией, и помогал медперсоналу ухаживать за больными. Ему потребовалось много времени, чтобы реабилитироваться в глазах сокамерников. Действительно, Голд проявил себя образцовым заключенным, и в апреле 1966 года, отбыв шестнадцать лет, заслужил условно-досрочное освобождение. Это событие тоже стало новостью национального масштаба. В назначенный день за Голдом приехал адвокат и очень испугался, услышав гул возбужденных голосов. Это было похоже на бунт. На самом деле это провожали Голда его сокамерники. Годы самоотверженной деятельности не прошли даром, и они решили устроить ему торжественные проводы.

Последние месяцы своего срока Голд по вечерам в камере изучал новейшую научную литературу, стремясь наверстать упущенное. К счастью, нашелся один начальник лаборатории, который решил дать ему второй шанс и принял на работу в одну из больниц Филадельфии. Голд стал вести тихую жизнь, занимался гематологией и микробиологией, помогал молодым ученым, будучи своего рода добрым дядюшкой. Единственный раз он изменил себе, когда кто-то упомянул дело Розенбергов. Однажды в утренней программе новостей на экране появилось лицо Дэвида Грингласса. К изумлению коллег, Голд взорвался и заорал, чтобы немедленно выключили телевизор.

Здоровье Голда ухудшалось из-за сердечной недостаточности. (У него был врожденный порок, который, вероятно, усилился после переливания в тюрьме зараженной гепатитом крови.) В августе 1972 года ему делали рискованную операцию по замене клапана. Он умер на операционном столе в возрасте шестидесяти одного года. Узнав об этом, сотрудники лаборатории рыдали.

Голд высказывал надежду, что после тюрьмы еще успеет сделать себе имя как химик. «Когда-нибудь в будущем я смогу загладить вину гораздо больше, чем до сих пор. И эта реституция не должна заключаться в формировании и даче показаний ФБР… [но] в области медицинских исследований». Это оказалось очередной фантазией. Голд по сей день гораздо больше известен как шпион, а не как химик; он просто выдал слишком много секретов и слишком много людей. Но, в отличие от большинства коммунистических шпионов, для него идеалы были выше политики. Все-таки он был химиком до мозга костей, человеком, настолько одержимым своей наукой, что предпочел завершить эксперименты вместо того, чтобы уничтожать улики и спасать свою шкуру.

К сожалению, другие ученые позволяли политикам периода холодной войны губить свою личность. К тому же не все из них были коммунистами, как Фукс или Лысенко. Страх перед Советской Красной Угрозой поражал ученых по обе стороны железного занавеса. В частности, группа психологов, работавших на ЦРУ и армию США, предложила систему жестоких допросов с пристрастием, в результате пыткам подверглись десятки невинных людей и несколько человек безвременно погибли. И в такой обстановке появился, возможно, самый страшный террорист в американской истории.

10. Пытки: белый кит

Представьте себе 1960 год, Кембридж, штат Массачусетс. Два молодых человека сидят в ярко освещенной лаборатории. За ними наблюдают исследователи. Один из молодых людей злобно ухмыляется, другой чувствует себя неловко и с каждой минутой нервничает все больше. Они – однокурсники из Гарварда и ведут дискуссию о своих взглядах на жизнь. У студентов нередко жесткие мнения, и нервничающий, которого исследователи называют Законником, особенно резок.

Ситуация накаляется, голоса звучат все громче. У Законника начинает учащенно биться сердце, он щурится под жаркими лампами. Когда он соглашался на исследование, ему говорили, что дебаты будут дружескими, но однокурсник начинает грубить, высмеивать мнения Законника, вместо того чтобы критиковать их с точки зрения логики. Сегодня этот однокурсник зашел еще дальше. Он осматривает Законника с ног до головы и цедит: «И вот еще что: твоя борода выглядит по-дурацки».

Законник ошарашенно моргает. Дебаты так не ведутся. Можно критиковать аргументы оппонентов, но не их личные качества. Кровь приливает к лицу, он едва не рычит, выброс адреналина толкает его вперед. Он участвует в этих «дебатах» не первый месяц, но датчики частоты сердцебиения, прикрепленные к его груди, никогда еще не показывали таких всплесков.

Законник разозлился бы еще больше, если бы узнал правду: его собеседник вовсе не студент Гарварда. Он – модный молодой юрист, который натаскан вести грязную борьбу и переходить на личности. Законник – один из двадцати двух гарвардских студентов младших курсов, которые в рамках психологического эксперимента неделя за неделей вынуждены переносить такое грубое обращение. Но все остальные не демонстрируют столь интенсивной реакции. Возможно, именно поэтому юрист так любит его провоцировать.

Подопытные находятся под наблюдением ученого, который видит все через полупрозрачное зеркало. Законник сосредоточен на дискуссии, но время от времени замечает за стеклом какие-то смутные движения, словно жизнь под водой. Там, скрестив руки на груди, стоит Генри Мюррей, гарвардский психолог, чья работа по методике построения допросов вызвала интерес в ЦРУ.

Один наблюдатель как-то охарактеризовал Мюррея как «вежливого, остроумного и внимательного» человека, при этом «настолько обаятельного, что даже подозрительно». Он лично придумал всю эту обстановку – слепящие лампы, как в плохом детективе, зеркала, кардиомониторы. В статье, написанной по итогам эксперимента, Мюррей признается, что нападки юриста были «злобными, хлесткими и персонально оскорбительными», но именно этого он и добивался. Ему нужно