только горячую воду, в которой смешал мед и лимон. Из–под стола появился кот. Кришнамурти пытался подозвать его, но тот прошел мимо. Глядя на него тогда, я стал проникаться соучастием к нему, мужчине чрезвычайной храбрости. Кришнамурти — один из величайших людей наших времен. Его суждения, хотя он и отрицает это, коренятся в философии Веданты, и в некоторых отношениях подобны дзен–буддизму. Всё же, его проповеди страдают от слабости изложения, характерной вообще для восточного мышления: будучи записанными, они выглядят неубедительно. Как бы то ни было, Кришнамурти — проповедующий брахман. Он противоречит себе, проповедуя о том, что человеку не следует проповедовать. Однако этого противоречия он не видит — индиец никогда его не видит, даже в политике. Более того, оно его и не волнует, потому что мысли его не рациональны, они проистекают из других областей.

С некоторых пор Кришнамурти потерял равновесие, вероятно из–за того, что приблизился к барьеру, сквозь который не может пройти. Однажды он уже обнаружил, что нужно отречься от роли Мессии — и ему, вероятно, придется совершить новое отречение, чтобы обрести способность двигаться дальше, или даже просто остаться живым. Он проповедует полное отвержение условностей; он принимает любовь и преступление, но сам живет как традиционный индиец юга. Вегетарианец, пьющий мед и горячую воду, живущий аскетично — в полном соответствии с установленным образцом гуру, или учителя. Я не знаю, случалось ли ему полюбить, но уверен, что никаких злодеяний он не совершал никогда.

И теперь, чтобы суметь пройти дальше и цвести, как розы в его комнате, ему придется отречься от своих лекций. А может, он станет любить или убивать, или перестанет быть Мессией, которым всё же является вопреки себе. Ему придется стать цельным человеком и спуститься к человеческим путям. В общем, пришло время второго отречения.

LI. Истерия?

Я снова возвратился в Дели, чтобы встретиться с чилийским другом — врачом, возвращавшимся в Россию проездом через Индию. В тот вечер мы долго беседовали. Мой друг, расхаживая взад и вперед по комнате, стал говорить о том, что в первую очередь, мы должны сохранять чистоту рассудка.

— Мы, люди Южной Америки, не принадлежим этому миру, — начал он. — Так же, как не принадлежим и цивилизации западного христианства. Мы ни коренные американцы, ни европейцы: мы где–то в середине. Может быть, поэтому наши суждения могут быть несколько яснее прочих. Но, прежде всего, мы должны отдавать себе отчет в том, что цивилизация западного христианства определенно погибает. Серьезным подтверждением этому служит ее симпатия к Востоку, поскольку тяга к экзотике, ориентализм, всегда появлялись в культурах упадочных. Другим свидетельством является ее восхищение примитивизмом и природой. Ведь цивилизация — это всегда искусственная структура, выстроенная в противостоянии к природе. Здесь, в Азии, я вижу примитивизм повсюду, ну, или если тебе угодно — древность. Мы, люди Южной Америки, не принадлежим на самом деле к здешнему миру, но, поскольку мы столь долгое время притворялись европейцами, нам может быть удобно чуть повернуться к Востоку, чтобы уравновесить себя.

Он немного помолчал, прежде чем продолжить:

— Я полагаю, важнее всего помнить, что цивилизация — это всегда триумф над природой. Это жест или ритуал. Это также нечто подобное фантомным болям, болям в ампутированной конечности. Поскольку ты жил в Индии так долго, ты, наверное, мыслишь эти предметы иначе. Но я не об этом хочу с тобой поговорить; я хочу рассказать о моей специальности, психиатрии, и о том, что я видел в России. Они там расширяют теорию Павлова об условных рефлексах. Они не верят в то, что психоаналитики назвали бессознательным, и не очень–то вкладываются в психические комплексы. Наоборот, душевные болезни они приписывают, в основном, окружению. Если у рабочего развиваются симптомы невроза или умственного истощения, они проверяют его окружение и расспрашивают его сотрудников — так пытаются найти причину проблем. В крайнем случае, его отправят на другую фабрику. Такое лечение по большей части основано на медикаментах.

Мой друг перестал ходить взад–вперед, и стал напротив, держа руки в карманах.

— Очевидно, метод этот неприемлемый, и всё равно не позволяет избежать необходимости ответов на вопросы философские. Но мало просто признать негодность метода — что же делать дальше? Я, разумеется, не спиритуалист, и не могу верить в то, что определенные душевные ощущения сохраняются и после смерти. В Бомбее я посещал современную школу йоги, там измеряли пульс мужчины в трансе, и снимали электрокардиограммы и энцефалограммы, когда он был в самадхи. Что главным образом поразило меня в этих экспериментах, так это неубедительность способов, гипотез и результатов.

Тут я перебил его.

— Тебе могут быть интересны мои беседы с доктором Юнгом. Некоторое время назад мы беседовали о смерти, и он сказал: «Если действие ума независимо от мозга, ум может действовать и там, где кончаются время и пространство. А если ум обнаружит себя за пределами времени и пространства, то он окажется нетленным». Я спросил, есть ли у Юнга какие–то подтверждения того, что ум может работать у грани времени, и он рассказал мне, что во время войны наблюдал людей, получивших огнестрельные ранения в мозг — деятельность их мозга была, таким образом, парализована, но, тем не менее, они оставались способны видеть сны. Юнг спрашивал себя: «Что же это — то, что видит сны?». Потом продолжил: «У ребенка нет точного и конкретного самоопределения, его эго рассеяно по всему телу. И всё же, ребенок видит личностные сны, впоследствии оказывающие на него влияние на протяжении всей жизни. Опять же — чем является тот предмет, который видит сны?». Доктор Юнг также рассказал мне о некоторых феноменах материализации, которые он наблюдал, и о том, как медиумы на его глазах перемещали предметы, не касаясь их физически.

— Я очень скептичен в отношении всего этого, — ответил друг. — Предположения, гипотезы! Это может оказаться всего только каким–нибудь электрическим явлением, как радио или замок на фотоэлементах, который автоматически открывает дверь, если его заслонить. Без сомнения, в этом немного связи с посмертной жизнью. Ты задумывался всерьез об этих сообщениях, происходящих отсюда, из Индии, о детях, которые якобы помнят свои прошлые жизни? Мне рассказали, что психиатр и всемирно известный невролог отправились изучать эти случаи. Так, маленькая девочка четырех лет утверждала, что помнит точное место, где раньше была замужем. Более того, она оказалась способна детально описать дом и особенности характера своего мужа. Ее слова, кажется, подтверждало и свидетельство ее «прошлого мужа» — он