не нужна другая девушка. Мы не расстанемся, потому что я собираюсь за тебя бороться, – сквозь зубы сказал он. Тео никогда не был таким живым, как сегодня. Обычно он напоминал андроида, все его жесты были выверены, а слова продуманы. Но сегодня он горел, злился, не следил за своими словами и жестами, будто сам стоял на краю. Я грустно улыбнулась. Кажется, Тео не понимал, что я собираюсь сделать. Или не верил. А я не решалась прояснить, испытывая смутную тревогу. Этот «живой», чувствующий Тео показался мне опасным.

Этот Тео был уверен в том, что лечение сестры – благо для нее. А ведь я знала, что в специальных заведениях для лечения душевнобольных применяли тяжелые медикаменты вкупе с гипнозом, вылепливая послушных граждан Зеленого города. Все знали и боялись психологов и терапии, один лишь Тео говорил о ней с радостью, считая, что его сестра нуждалась в изменениях. Что свободолюбивая и умная Анастасия должна пойти на слом своей личности, чтобы вписаться в идеальную семью Рейнер. Меня вдруг пронзило осознание.

Анастасия хотела покинуть Зеленый город, это было очевидно по тому, как она вела себя, по тому, как прощалась. И ведь наверняка она пыталась попрощаться не только со мной, но и с братом, которого любила. И тот понял, что девушка хочет уйти из города, и не пожелал отпускать ее. Правильный Тео, конечно же, сообщил о планах сестры отцу, как сообщил о поэте Локи. Мысли крутились, словно торнадо. Стало трудно дышать. Тео предал Анастасию, поэтому ее профайл не исчез, а приобрел статус «находится на терапии». Ведь он уже говорил мне, что в прошлый раз, когда Анастасия попыталась покинуть Зеленый город, отец проделал с ней что-то подобное.

– Я люблю тебя, – напоследок сказал мне парень, когда уже оделся и снова залез на подоконник, намереваясь спрыгнуть вниз.

– Мне нужно время, но я тоже тебя люблю, – солгала я в ответ не слишком убедительно, стараясь не выдать, насколько он стал мне неприятен. Тео не должен догадаться о том, что я задумала, или и мой профайл украсит надпись «находится на терапии». Он оглянулся, губы его изогнулись в улыбке. Тео поверил мне, поверил в то, что у наших отношений есть будущее. Пусть верит.

Глава 8

Побег

Следующие дни я очень старалась не вызвать подозрений ни у родителей, ни у друзей. Я все также улыбалась, когда просыпалась, демонстрируя Зрителям длинные ресницы и целый каталог милых пижамок. Потягивалась, как домашняя кошка. Нежилась в лучах скудного зимнего солнца. После я непременно съедала завтрак до крошки и благодарила маму, правда вкус еды я особенно не чувствовала, она отдавала тленом.

Я общалась с друзьями, ходила на уроки, держала Тео за руку, хоть мы и перестали целоваться и зажиматься по углам. Он, кажется, решил, что я просто дуюсь из-за его выходки и прощу его рано или поздно. Пусть думает, так безопасней. После каждого прикосновения мне хотелось вытереть руку, но я сдерживалась. Амалия планировала грядущую поездку на конкурс, я поддакивала и фантазировала вместе с ней. Было ощущение, что вся жизнь в Зеленом городе готовила меня к этому моменту, выращивала идеальную лгунью, которая так привыкла притворяться кем-то другим, что может делать это неделями напролет.

Кажется, только немногословная Юлиана понимала, что со мной что-то творилось, но осознать до конца, что именно, не могла. Она повторяла иногда, хмуря красивые брови: «Что-то изменилось в тебе, Гель».

Я сдержала слово, и помогла ей подобрать новую одежду, и даже оплатила ее, хоть Юлиана и противилась, как школьница, которая не хотела обновлять глазные камеры. А я легко рассталась со всеми накопленными карманными деньгами, ведь они мне все равно, скорее всего, уже не понадобятся. Я купила подарки не только Юлиане, но и Амалии, маме, папе. Опустошила счет до последней копейки, потому что мне больше не нужны были деньги, полученные за высокий уровень просмотров.

При этом я будто и не участвовала в своей жизни, а затаилась, замерла, отсчитывая дни, часы, минуты до своего побега. И время шло, хоть и медленно, но неумолимо.

Я проверяла Рейтинг раз в день, как проверяют почтовый ящик. Он стабильно колебался от 9,3 до 9,5. Приглашения в Джаз-Поэт клуб продолжали приходить, но я их игнорировала. Теперь, когда в нем больше не было Локи, мне нечего было там делать. Мне больше не нужна была Слепая зона, она не будоражила мое сознание, ведь я знала, что скоро Зрители перестанут меня оценивать. Скоро я стану одной из них.

День икс настал. Я с радостью отметила, что снег сменился на мокрый дождь, который гнал с улиц любопытных соседей. Обычно домохозяйки часами могли гулять под нашими окнами, чтобы перекинуться с мамой парой слов. Но сегодня дождь вкупе с мешаниной из подтаявшего снега под ногами загнал всех по домам. Все же я стеснялась, и щеголять перед соседями голой мне не хотелось. Мама с папой весь день были как на иголках, хоть и делали вид, что спокойны. Они флегматично собирали паззл, на котором была изображена конусообразная металлическая башня из города № 7. Почему-то перед ней было принято целоваться. Вот и родители то и дело обменивались трепетными поцелуями, а мама хихикала и повторяла: «А помнишь…».

Я не беспокоила их, вместо этого то и дело поглядывала на шкалу голосования, где папа лидировал. Оставалось полчаса до окончательного подсчета голосов, но уже стало очевидно, что именно он одержит победу. А дальше будет не важно, что случится с его Рейтингом, место Законника потерять невозможно. Сейчас, когда я смотрела на эту семейную идиллию, то продолжала задаваться мучающим меня вопросом: «Действительно ли их отношения настоящие?» Или Локи соврал, и это пресловутая гормональная терапия, которая поддерживала искру их любви.

Двадцать минут до окончания голосования.

Я поднялась наверх, собрала сумку с личными вещами. Забрала немногое: любимый зеленый топ, пара других теплых вещей, подаренный Амалией шар, в котором беспрерывно шел снег над Трущобами, семейная фотография с Универсального Рождества. У нас на головах зеленые колпаки, одинаково глупые, но три года назад дурашливость была в моде.

Десять минут.

Вся моя жизнь уместилась в одной маленькой сумке. Рисунки, книги, фотографии знаменитостей, карта желаний – конечно же, ничего из этого я не хотела брать с собой. Комната, в которой я прожила почти восемнадцать лет своей жизни, вдруг показалась мне чужой. Я не люблю персиковый цвет, и