Гриффин провел полдня сначала в одной гостиной Уэйкфилд-Хауса, затем в другой. Он медленно перемещался все ближе и ближе к важной персоне, но если судить по скорости его передвижения, то он не добрался бы до хозяина дома до Рождества.

Терпение у него лопнуло, и он отправился по длинному, изысканно обставленному коридору искать его светлость. Он не сомневался, что Уэйкфилд не пожелает видеть соблазнителя своей сестры — и перегонщика джина в придачу, — но его будущее и будущее Геро зависели от этой встречи.

Он миновал небольшую библиотеку, затем еще одну гостиную — сколько же гостиных нужно одному человеку? — прежде чем подошел к закрытой двери справа и, не постучав, распахнул.

Особняк Уэйкфилда был огромным, со множеством комнат, а вот кабинет совсем небольшим и, судя по всему, находился в задней части дома, что весьма необычно для хозяина. По стенам и потолку тянулись деревянные панели с замысловатой резьбой, словно в каком-то средневековом монастыре. На полу — дорогой ковер янтарной, красной и изумрудной расцветки. Занимая почти всю ширину комнаты, стоял массивный письменный стол тоже с резьбой на темном дереве. А за столом сидел герцог и грозно смотрел на него.

Гриффин поклонился:

— Ваша светлость, надеюсь, я вас не потревожил.

Он такой неприкрытой наглости и лжи герцог медленно поднял бровь.

— Что вы хотите, Рединг?

— Вашу сестру.

Глаза Уэйкфилда угрожающе сузились.

— По ее словам, вы уже ее получили.

— Да. — Нет смысла изображать свою непричастность. — И поэтому я хочу на ней жениться.

Уэйкфилд откинулся в кресле.

— Если вы думаете, что я позволю моей сестре вступить в вынужденный брак с охотником за приданым…

— Я не охотник за приданым. — Гриффин сжал кулак, который еще саднил после драки с братом. Потерять самообладание сейчас ему ни к чему. — У меня достаточно собственных денег.

Нижняя губа герцога слегка дрогнула.

— Неужели вы думаете, будто я не выяснил, что вы собой представляете и чем занимаетесь?

Гриффин напрягся.

— Вы распутник и повеса, — сказал Уэйкфилд. — Вы пользуетесь расположением многочисленных дам — в основном замужних. У вас лишь незначительное собственное состояние, однако ваш брат по непонятной причине доверяет вам управление и вашим поместьем, и поместьем Мэндевиллов. И в дополнение к этому вы занимаетесь незаконной перегонкой джина в Сент-Джайлзе. Не слишком приятная картина, не так ли?

Гриффин посмотрел прямо ему в глаза.

— Я не играю и не пью. Я увеличил то, что вы называете небольшим состоянием вчетверо с тех пор, как получил его, и намерен продолжать в том же духе. Я известен своими любовными похождениями, но я намерен сохранять верность вашей сестре, когда мы поженимся.

Уэйкфилд цинично улыбнулся:

— Мало кто из представителей нашего класса удерживается от того, чтобы не завести любовницу после свадьбы, а вы тем не менее ждете, что я поверю на слово, будто вы этого не сделаете?

— Да.

— А ваша винокурня? Вы откажетесь от нее ради моей сестры?

Гриффин подумал о Нике, забрызганном желе, угрями и собственной кровью.

— Нет, пока нет.

Герцог молча смотрел на него. Гриффину казалось, что прошла не одна минута. Он чувствовал, как по спине стекает пот. Необходимо что-то сказать, но он знал, что выложил все свои доводы, а говорить сейчас, когда на него в упор смотрят грозные глаза, лишь показать свою слабость.

Наконец Уэйкфилд заговорил:

— В любом случае это не важно. Весь этот разговор ни к чему не приведет. Я уже сообщил Геро, что в воскресенье она выходит замуж за вашего брата. А если вы к тому времени не закроете свою винокурню, то не сомневайтесь, я не замедлю прийти к вам с солдатами.

Он взял со стола бумагу, показывая, что разговор закончен.

Сегодня среда. До воскресенья остается всего четыре дня. Гриффин сделал шаг к столу и смахнул рукой перья, документы, книги, маленький мраморный бюст и позолоченную чернильницу — все полетело на пол.

Гриффин перегнулся через стол, опершись руками на пустую поверхность, и взглянул прямо в разъяренные глаза Уэйкфилда.

— Мы, кажется, не совсем друг друга поняли. Я пришел сюда не просить руки вашей сестры. Я пришел сообщить вам, что я женюсь на Геро с вашего согласия или без оного, ваша светлость. Она лежала в моей постели не один раз, и она, вполне возможно, носит моего ребенка. И если вы полагаете, что я откажусь от нее либо от нашего младенца, то вы недостаточно хорошо изучили мой характер и мой жизненный опыт.

И прежде чем Уэйкфилд смог выговорить хоть слово, он выпрямился, резко развернулся и вышел за дверь.

Был поздний вечер. Томас, привалившись к дверному косяку, стучал в дверь. На стук никто не ответил. Он отступил назад и оглядел дом. Все правильно, это тот самый дом — он не мог перепутать. А это означало, что негодница либо не хочет его впускать, либо — что намного хуже — резвится с одним из своих молодых любовников. Если так, то он…

Дверь внезапно открылась, и перед ним возникла большая фигура слуги, которого он раньше не встречал.

— Где она? — злобно спросил Томас.

Слуга хотел закрыть дверь, однако Томас просунул в проем плечо, но не удержался на ногах и упал, стукнувшись задом, — и это во второй раз за день! Глаза заволокло красной дымкой. Он маркиз Мэндевилл, черт возьми! Никто не смеет так с ним обходиться.

У двери послышался шорох, какое-то движение, и вот уже над ним склонилась Лавиния в фиолетовой накидке с распущенными по плечам ярко-рыжими волосами. В неглиже, с ненакрашенным лицом она выглядела на свой возраст и ни на год моложе. И все равно он смотрел на нее и думал, что она самая красивая женщина на свете.

— Что с тобой? — воскликнула она.

— Я люблю тебя, — глухо произнес он.

Она закатила глаза.

— Ты пьян. Хатчинсон, помоги мне отвести его в дом.

Томас хотел отмахнуться от помощи слуги, но ноги его не держали, колени подгибались. Спустя несколько минут он уже был усажен на желтую кушетку в гостиной.

— Мне всегда нравилась эта кушетка, — сказал он, похлопав по подушке. И бросил на Лавинию многозначительный взгляд. — Лучшие воспоминания связаны с этой кушеткой.

Она вздохнула. Да, не так она отвечала в прошлом на подобные взгляды.

— Томас, почему ты не у своей невесты?

— Она больше не моя невеста, — сказал он и сам услышал в своем голосе обиду и раздражение.

— Разве ты не подписал брачный контракт? — Тонкие брови Лавинии полезли на лоб.

— Она совокуплялась с Гриффином.

Лавиния молча смотрела на него, сложив руки под грудью. Такой роскошной грудью.