«Молодец», – сказали его глаза.

– Это документы, – объяснял позже Форс отцу, – все с настоящими печатями и телефонами. Если будут звонить, доктора подтвердят информацию. Ознакомьтесь с ними внимательно, прежде чем убрать.

– Конечно.

– Здесь также новый паспорт для Маргариты.

В руки бате перекочевала папка, перетянутая темной резинкой-шнуром. Внушительная. Когда он успел обо всем позаботиться? Прошло меньше суток, а он все это собрал? Ну, он же Форс…

– Я… взял отпуск. По вашему совету.

– Очень вовремя.

«Он придется кстати».

Отец и сам об этом знал. Впервые он не был с Крейденом ни сухим, ни агрессивным – тоже понимал, какой объем работы вложен не только в папку с документами, но и в освобождение Маргариты.

– Я был… очень враждебно настроен по отношению к вам, – он смущенно прочистил горло, – почему вы помогли мне?

– Потому что вы вырастили прекрасную дочь, – отозвался гость. – А она не желала, чтобы вы грустили.

Короткий взгляд отца на меня – тот, другой, который появился между нами вчера. Честный и благодарный. Я улыбнулась ему в ответ сердцем. И чуть-чуть губами. Марго, чья осанка все еще оставалась чуть сутулой, а вид усталым, осматривала дом – теперь она видела все, что долго представляла «не так». Ничего, пройдет неделя, две, месяц, и ее «сон» забудется. У них с отцом будет много времени вдвоем, им никто не будет мешать, а это то, что нужно, чтобы затянуть любые раны – любовь и объятия. Много-много.

– Спасибо вам, – на этот раз отец поблагодарил Крейдена, не знал, что добавить еще, но мужчина в темной куртке добавил сам: – Я хочу жениться на Вилоре.

И я застыла. Может, не стоило? Вдруг сейчас вернется враждебность, подожмутся губы и опять возьмут верх предрассудки?

Батя молчал долго, просто молчал. А после – я не верила собственным глазам! – протянул Крейдену руку. Благословил. Невероятный момент, аллилуйя. Как будто молча произнес: «Хорошо, что я сберег ее для вас, не отдал другому мужчине». Как только Форс ответил на рукопожатие, отец похлопал его по руке и вздохнул. Светло, с окончательным пониманием – дочь выросла.

– Церемонии не будет, не обижайтесь.

– Я все… понимаю.

Все верно, лишнее внимание к человеку и Девентору ни к чему, даже если пока немногие осведомлены о том, как отличать последних от людей.

– Поздравляю, – тихо прошептала Марго.

И я впервые на собственной памяти улыбнулась ей тепло. С одобрением, с благодарностью за то, что она пришла, за то, что за все эти годы не забыла отца. Так и проверяются чувства.

– Мы пойдем, пап.

Осталось спустить из спальни сумку.

Меня обняли крепкие сухие руки, похлопали по спине.

– Давай, дочь. Чтобы все хорошо…

– Все будет хорошо.

Наконец начинается часть моей жизни, которую я очень ждала – великое путешествие.

*

Его губы вкусны на восходе и закате, сразу после пробуждения и перед сном, согретые солнцем и тронутые ветром. И теперь тоже.

Мы стояли у машины; сумка в багажнике.

– Как ты хочешь, чтобы все прошло? На берегу моря, в ресторане, на вершине горы? – Эта дерзкая улыбка всегда мутила мое сознание. – С танцами, песнопениями, в формате экстрима?

Никакого экстрима мне не хотелось, равно как не хотелось ни танцев, ни ресторанов, ни песен. Там, по ходу нашей жизни, для всего этого, если захотим, найдется время. Но не сейчас.

– Просто хочу тебя своим мужем. И все.

Количеством тепла в серых глазах можно было обогревать соседнюю вселенную.

– Точно? Значит, говоришь мне «да»?

Мне хотелось смеяться.

– Миллион раз «да», так можно? А то одного мне мало.

– Ничего, мы растянем их на каждый день. – Ему тоже хотелось их слышать постоянно. – Значит, просто в ОРГС[2]?

– А кольца?

– Они у меня есть.

Я прищурилась веселой коброй.

– Выбрал без меня?!

– Тебе понравится.

– Откуда ты можешь знать?

Конечно, я знала откуда.

– Могу.

– Но сегодня неприемный день…

Мою фразу оборвали поцелуем.

(Denis Stelmakh – Onsra)

Счастливый момент, когда тебя по ступеням именно этого госучреждения тянет за собой мужская рука. Тянет бульдозером, потому что не даст отказаться, не даст тебе передумать, потому что уверенно говорит «ты – та самая, ты моя».

Хоть кричи, хоть стучи его по спине, хоть упирайся – все равно затянет внутрь. И слова про неприемный день ему не важны.

Тетка за дверью кабинета с табличкой «Регистрации» на стук отозвалась неприветливо, сообщила «обед».

– У них обед, – попыталась я призвать Крейдена остановиться, тот лишь подмигнул в ответ. И более не растрачиваясь на стук, нажал на дверную ручку.

– Я же сказала, молодой человек, сегодня не регистрируем – выходной. К тому же у меня обеденный перерыв!

«Во время которого я даже не должна отвечать на ваши вопросы. Секретарь этажом ниже!»

По ее круглым глазам виделось сожаление – жаль, что не заперлась изнутри на замок, развелось тут нахальных…

– Придется расписать, – сообщил Крей, поставив ладони на чужой стол.

– Вы меня не слышите?!

Ей было около сорока или чуть за; красные кудри, обвислые полные щеки, взгляд, который видел «тыщи таких, как вы – горящих сегодня чувством, неумных, а завтра подающих на развод». Ее, как мне ощущалось, не проняла бы даже взятка. Если только крупная. Но покупать свое замужество лично мне не хотелось, как не хотелось (спасибо ему за это) и Крейдену.

Он подался вперед.

– Это вы. Очевидно. Меня не слышите.

Мягкий тон с зачатками зимней вьюги. И что-то, наверное, промелькнуло в его взгляде, что-то, заставившее тетку напрячься, проглотить очередную фразу про «обед» или «я позову охранника»…

Он умеет быть устрашающим, не прибегая ни к словам, ни к лишним действиям – красноволосая работница госучреждения ощутила это нервами, кожей. Шестым чувством поняла, что лучше пойти навстречу, даже если против правил и личных принципов. Поджались накрашенные помадой губы; во взгляде промелькнула опаска. Отставили контейнер с едой под столом ее руки, запихнули на невидимую полку.

– Давайте ваши документы, я посмотрю, на какую дату…

– Сегодня. Сейчас.

И Форс повернулся ко мне – «давай паспорт». Сам достал темный прямоугольник – лакированную карточку с фото. Положил ее на стол поверх раскрытой тетради с множеством фамилий, дат, подписей.