А на государственном уровне нам требуются соответствующие политические меры – инвестиции в образование и инфраструктуру, – что сгладит уход Америки от зависимости от промышленности. Если мы этого не сделаем, то муниципальные банкротства, последовавшие за Великой рецессией, вроде тех, что были в округе Джефферсон, Алабаме, Вальехо, Калифорнии, Сентрал-Фоллс, Род-Айленде, а теперь и в Детройта, станут слишком распространены.

Банкротство Детройта – напоминание о том, насколько неравным стало наше общество, и о том, сколько еще предстоит сделать, чтобы исправить такое положение. Оно также дает важный сигнал тем, кто живет в городах, возникших в результате экономического подъема: это может произойти и с вами.

[73]

Сегодняшние американцы чувствуют, что плохо быть слишком наивным и чрезмерно доверять. Об этом наши песни, наши телевизионные передачи и беспрестанные сводки о финансовых скандалах, которые напоминают нам, как несерьезно и глупо было доверять банкирам.

Все это, вероятно, правда, но это не означает, что нам нужно оставить попытки внести в наше общество и экономику немного доверия. Доверие – это то, благодаря чему возможны контракты, планы и ежедневные сделки; оно облегчает любой демократический процесс, начиная с голосования и заканчивая законотворчеством, и оно необходимо для социальной стабильности. Доверие – неотъемлемая часть наших жизней. Доверие в большей степени, чем деньги, правит миром.

Мы не измеряем доверие в наших счетах национального дохода, но инвестиции в доверие не менее важны, чем в кадровые ресурсы или технику.

Однако, к несчастью, доверие становится еще одной редкостью в нашей стране с непомерным неравенством: по мере того, как растет разрыв между американцами, слабеют связи, которые скрепляют наше общество. По мере того, как все больше людей теряет веру в систему, будто бы неумолимо направленную против них, а Один процент поднимается к новым высотам, размывается важнейший элемент нашей власти и жизненного уклада – доверие.

Недооценка доверия исходит из наших самых популярных экономических традиций. Адам Смит настойчиво доказывал, что нам, скорее, следует доверять индивидуальным интересам, чем благим намерениям тех, кто преследует общие интересы. Если каждый будет заботиться только о себе, мы достигнем равновесия, которое не только удобно, но и продуктивно, в котором экономика будет максимально эффективной. Для фактически незаинтересованных это покажется привлекательной идеей: эгоизм как высшая степень альтруизма. (В других случаях, в частности в «Теории нравственных чувств» (Theory of Moral Sentiments), Смит выражал гораздо более сбалансированные взгляды, хотя большая часть его современных последователей не берут с него пример.)

Но события – и экономические исследования – последних 30 лет показали, что мы не только не можем полагаться на личную выгоду, но также что экономика, даже современная рыночная экономика вроде американской, не может функционировать без минимума доверия и что явный эгоизм неминуемо ослабляет доверие.

Рассмотрим банковское дело – сферу, которая породила кризис, за который мы так дорого заплатили.

Эта сфера особенно долго существовала за счет доверия. Вы вкладываете деньги в банк с уверенностью, что когда вы захотите ими воспользоваться в будущем, они будут на месте. Я не имею в виду, что банкиры никогда не пытались обмануть друг друга или своих клиентов. Но значительная часть их работы проводится на основе предполагаемой взаимной надежности, адекватной степени прозрачности и чувстве ответственности. В идеале банки должны быть полезными институтами общества, которые давали разумные займы многообещающему малому бизнесу и перспективным семьям.

Однако в годы, последовавшие за кризисом, банкиры стали агрессивно расширять сферу своих традиционных интересов, распространяя их на те, которые исторически ассоциируются с инвестициями. Доверие улетучилось. Ложными заверениями коммерческие кредиторы насильно втягивали в ипотеку семьи, которые не могли себе ее позволить. Они, конечно, могли успокаивать себя, полагая, что независимо от того, как они пользуются своими клиентами и сколько риска на себя возлагают, их новые продукты «подстраховки» – деривативы и прочее надувательство – уберегут их банки от последствий. Если кто-то из них и думал о социальном значении их действий, таких как грабительское кредитование, злоупотребление выдачей кредитных карт или рыночные манипуляции, они вполне могли утешиться тем, что, согласно мнению Адама Смита, их растущие банковские счета означают улучшение благосостояния всего общества.

Конечно, теперь мы все знаем, что это мираж. Все обернулось не в пользу нашей экономики и общества. Когда миллионы людей теряли свои дома во время и после кризиса, среднее благосостояние снизилось приблизительно на 40 процентов всего за три года. Банкам бы это время тоже не пошло на пользу, если бы не чрезмерная помощь Буша и Обамы.

Доверие разрушали последовательно и безжалостно. Одна из причин, по которым лопнул пузырь в 2007 году, что и привело к ужасающему кризису, состояла в том, что банки не могли доверять друг другу. Каждый из банков знал уловки, которыми он пользовался, – перенос долговых обязательств из своих бухгалтерских отчетов, грабительские и безрассудные кредиты – и поэтому понимал, что нельзя доверять другим банкам. Межбанковское кредитование остановилось, а финансовая система оказалась на грани краха и сохранилась только благодаря решительным действиям общественности, чьим доверием злоупотребляли больше всего.

Некоторые более ранние эпизоды также иллюстрируют то, насколько сильно в финансовом секторе расшатано доверие. Самым заметным из них является крах 1929 года, который породил ряд законов для предотвращения самых вопиющих злоупотреблений, таких как различные аферы и рыночные манипуляции. Мы доверили регуляторам обеспечивать соблюдение этих законов, и мы доверили банкам следовать законам: государство не может присутствовать везде, но банки по крайней мере должны были сдерживаться, опасаясь последствий своих решений.

Десятилетия спустя, однако, банки использовали свое политическое влияние для того, чтобы лишить содержания законы и закрепить тех законодателей, которые в них не верили. Официальные лица и научное сообщество заверили общество в том, что банки могут саморегулироваться.

Но все оказалось обманом. Мы создали систему поощрений, которая стимулировала недальновидное поведение и чрезмерное принятие рисков. На самом деле, мы вступили в эру, в которой моральные ценности приказали долго жить, а доверие само по себе исчезло.

Банковская сфера – всего один пример из обширного списка, расширению которого благоприятствовали некоторые правые политики и теоретики, что подорвало роль доверия в нашей экономике. Их идея основана на мнении, что на доверие никогда нельзя полагаться как на стимул любого образа поведения при любых обстоятельствах. По этой схеме материальная мотивация – это все, что имеет значение.