Колчак дернул головой.

– Нет. Нет.

– Александр Васильевич… – твердо начал Митя, но Колчак его перебил:

– Война проиграна, но есть еще время выиграть новую, и будем верить, что в новой войне Россия возродится. Революционная демократия захлебнется в собственной грязи, или ее утопят в собственной крови. Другой будущности у нее нет! – Он как будто говорил сам с собой. – Я адмирал, но вынужден стать командующим на суше!

Он уронил меч.

Митя хотел ему помочь, но Колчак остановил его движением руки.

– Поручик, я вас не могу отпустить. Омск скоро будет взят красными. Мы едем в Иркутск, там будет новая резиденция… Правительство эвакуируется туда. Семь поездов, три из которых будут заполнены золотом – его мы когда-то отбили у красных, в Казани. Золото Российской империи. Это золото не должно достаться большевикам – это раз. Оно не должно достаться нашим союзничкам – это два…

* * *

Вечернее солнце золотом заливало сад. Уже не жгучее, как в полдень, а просто горячее, оно слегка припекало щеки, от него щекотало в носу…

Ива сидела на крыльце своего дома, подняв лицо к солнцу и закрыв глаза. Она, словно ящерка, ловила тепло и свет, испытывая странное, мучительное, ни с чем не сравнимое наслаждение.

Она не знала, что делать с этим теплом, с этим солнцем, с этим дивным летним вечером, со своей любовью к Даниилу Михайловскому. Если бы можно было законсервировать, закатать в банки это солнце и тепло – вроде вишневого компота, а потом, зимой, по глоточку отпивать от летней сладости… Но нет! Мир вокруг не поддавался человеческим рукам, он словно существовал отдельно, как картинка в телевизоре – сиди и смотри, а в действие уже никак нельзя вмешаться, нельзя исправить в нем что-то, можно сделать только одно – нажать на кнопку выключения.

И любовь вот тоже – она текла сквозь пальцы бесконечным золотым песком, но ухватить ее, стиснуть в кулаке было нельзя. Как странно, любовь была в Иве – и любовь ей не подчинялась. Она хотела забыть Даниила, выкинуть его из головы, растоптать самую память о нем – и не могла.

Было только одно средство, которое помогло бы ей овладеть красотой окружающего мира, которое усмирило бы ее тоску. Это средство – ответная любовь Даниила. Если бы Даниил Михайловский любил ее, то она, Ива, смогла бы в полной мере насладиться этим летним вечером, она вообще бы смогла все! Они вдвоем усмирили бы время и пространство, рука об руку ушли бы в вечность, стали бы бессмертными… Только разделенная любовь могла спасти Иву.

Но ее, этой разделенной любви, не было.

– Ива!

Она вздрогнула, открыла глаза. По саду шел Толик Прахов.

– Привет… – равнодушно сказала Ива.

– Добрый вечер. Слушай, ты Еву видела?

– Видела.

– А я сейчас к ней звонил в дом – никого… Мама сказала, что она заходила к нам, искала меня.

– Наверное, твоя Ева снова в Москву умчалась… – холодно уронила Ива.

– Ой, что было! – огорченно и в то же время весело вздохнул Толик. – Она же с мамашей моей в пух и прах разругалась. Мамаша «Скорую» себе вызывала…

– Да ты что! – вздрогнула Ива. – Эта дрянь посмела потревожить Веру Ивановну?.. Больного человека чуть не уморила?..

Прахов посмотрел на Иву какими-то странными глазами – словно та говорила несусветные глупости. Потом сел с ней рядом на ступеньки.

– Ива… Ива, эта женщина – Ева, сказала моей матери то, что я ей всю жизнь боялся сказать.

– О чем ты?

– О том, что моя мамаша здорова! Все ее выдуманные болезни – как индульгенция ее бесполезной жизни!

– А «Скорая»? – осторожно спросила Ива.

– Да не было у мамаши никакого инфаркта! Давление немного подскочило, и только… Я вот теперь думаю – зачем Ева меня искала?

Ива отсела от Прахова подальше.

– Ева, Ева… Далась вам всем эта Ева! Я просто не понимаю, что в ней находят мужчины, – с раздражением сказала она.

– Она настоящая, – подумав, ответил Прахов.

– Какая?.. Ой, не смеши меня, Толик! Эта ваша Ева – вроде сока из химического порошка… Цвет, запах, вкус! А на деле – одни консерванты да подсластители. Она насквозь искусственная.

– Она настоящая! Она живая! – раздраженно замотал головой Толик. – Ты не понимаешь, Ива…

– Так что же она на тебя никакого внимания не обращает, а? Михайловского нет, а ты ей все равно не нужен!

– Ничего… – ожесточенно пробормотал Прахов. – Он вернется, и они разведутся. И вот тогда Ева станет моей…

– Никакой логики! – усмехнулась Ива. – И… и Даниил не вернется, – произнесла она уже совершенно другим тоном.

– Что?

– Он не вернется, – с тоской повторила Ива.

– Почему? Ты что-то знаешь? – беспокойно спросил Прахов.

– Нет. Никаких известий – если ты об этом. Я просто чувствую… Я чувствую, что он умер, – с трудом выговорила она и закрыла лицо руками.

– Это эмоции, Ива. Он не умер. С чего бы это…

– Он умер! – Она почувствовала, как давно сдерживаемые рыдания потихоньку начинают распирать ее изнутри. – И это мы убили его. Я и ты. Ты, Толечка, Каин. Ты убил своего брата!

Толик сморщился, точно разжевал лимон.

– Боже, какие пошлости… Какой пафос, какой надрыв! Ива, мы не герои дамского ток-шоу, в конце концов… – с отвращением выговорил он.

Но Ива уже рыдала, закрыв лицо руками.

– Ну перестань… Перестань же! – он затряс ее за плечи. – В конце концов, это была твоя идея. Это ты убила Даниила, если уж на то пошло!

– Я… я просто хотела… я хотела, чтобы они не были вместе! – сквозь судороги рыданий, задыхаясь, едва выговорила Ива.

– Все правильно. А я хотел, чтобы Ева не была с Данькой… – с веселой злостью продолжил Прахов. – И никто не хотел никого убивать! Разве не так?

– Но… но все равно… все равно мы убили его!

Он обнял Иву, прижал к себе, стремясь заглушить ее плач. Ива попыталась вырваться – но Прахов держал ее крепко. Она дернулась еще раз, а потом, совершенно обессилев, продолжила плакать, уткнувшись ему в плечо. «Вот два человека… Неплохие, в общем-то, люди. Оба одинокие, со схожими характерами… – несколько отстраненно подумала она. – Так почему же мы не можем быть с Толиком вместе? А вот не можем, и все тут!»

– Толик…

– Что?

– А вот если Бог есть – он нас накажет? А, как ты думаешь?.. – всхлипывая, спросила она.

– Детский сад какой-то! – не выдержав, тихонько засмеялся Прахов. – Да за что же нас наказывать? Мы же никакого злодейства не замышляли, мы просто хотели кусочек счастья от жизни получить – и только. Мы с тобой обычные люди, как и все!