Кроме того, доктор Маккейт заявил, что Нильсен страдал от неопределенного расстройства личности, которое не вписывалось ни в одну существующую категорию. Он демонстрировал симптомы всех видов данного расстройства, но в недостаточной степени, чтобы диагностировать что-то одно: именно сочетание всех этих признаков убедило доктора Маккейта в серьезности этого скрытого заболевания.

Две истории были представлены присяжным как связанные с концептами наготы и бессознательности в сексуальном контексте. Первой было воспоминание Нильсена о том, как он чуть не утонул в море во Фрейзербурге, когда ему было десять, и был спасен старшим мальчиком, который мастурбировал на его тело. Второй была история об арабе, которого он убил в Адене ради самозащиты. Обе истории можно назвать довольно странными и больше напоминающими фантазии.

– Важность этих историй заключается не в том, насколько они точны. Напротив: их важность в том, что он рассказывал эти истории в таком виде по меньшей мере еще одному человеку, кроме меня: это демонстрирует экстраординарную заинтересованность в концепции бессознательности.

Другим человеком, которому Нильсен эти истории рассказывал, был я сам, и позже он признался мне, что в них действительно присутствуют элементы фантазии, хотя они основаны на реальных событиях. Как доктор Маккейт сказал суду, не имеет значения, правдивы эти истории или нет: важно то, что они хранятся в его разуме.

Рассказав суду о заинтересованности Нильсена зеркалами и о его привычке мастурбировать на труп, прежде чем разделывать его (не объяснив при этом, стоит заметить, важности этих необычных симптомов), доктор Маккейт решил рассмотреть его периодические провалы в памяти, вызванные чрезмерным употреблением алкоголя («Хотите сказать, он отключился, потому что был слишком пьян?» – возразил судья), и его агрессивное поведение. Нильсен, по его словам, мог до необычайной степени разделять свои ментальные функции и свое поведение, что доказывают его действия по отношению к жертвам неудавшихся попыток убийства, когда две части его личности как будто включались с разницей в несколько минут, полностью противореча друг другу.

Нильсен был чрезвычайно подозрителен, демонстрировал параноидальную реакцию в обстоятельствах, требующих быстрого принятия решений, и «грандиозную» жажду внимания. Он постоянно нуждался в том, чтобы окружающие интересовались им и его точкой зрения. Доктор Маккейт предположил, что это может служить подсказкой в поисках мотива: жертвы не обращали на него достаточно внимания и не прислушивались к его ценному мнению:

– Они заплатили высокую цену за свое безразличие.

Наконец, доктор Маккейт коснулся вопроса нарушенного самовосприятия обвиняемого и его привычки к «деперсонализации». По всей видимости, он вполне способен был осуществлять направленную деятельность, при этом не полностью ее сознательно контролируя: он воспринимал себя как бы со стороны, как бывает у людей, страдающих лунатизмом. В психиатрии для этого невроза есть специальное название – «диссоциация».

Перекрестный допрос доктора Маккейта начался в среду и продолжался большую часть четверга, 27 октября. Для Алана Грина не составило труда зародить сомнение в точности употребления психиатрических понятий, поскольку для непосвященных они казались туманными и уклончивыми. На чем, в конце концов, был основан диагноз доктора Маккейта? Только на рассказах самого обвиняемого и на его манере речи. Имелись ли какие-либо доказательства этого «глубокого неадекватного поведения» у Нильсена до его первого убийства в 1978-м? Свидетель не мог на это ответить. Имелись ли какие-то доказательства «замедленного или остановившегося умственного развития»? Наоборот: уровень интеллекта Нильсена был даже выше среднего, но доктор Маккейт настаивал, что этот юридический термин для него как для психиатра слишком узок. Ему требовался термин, который касался бы замедленного или остановившегося развития личности — а это как раз случай Нильсена. После консультации с адвокатом и судьей было решено, что понятие «личности» следует включить в это определение, но и это не слишком помогло: судья вмешался с вопросом, что именно доктор в данном случае подразумевает под словом «личность». Когда свидетель ответил «характер», судья Крум-Джонсон ответил сухо:

– Я догадывался, что вы так скажете.

В связи с двумя историями, которые доктор Маккейт поведал суду, прокурор Грин спросил:

– Вы считаете, что каждое слово в этих историях основано на фактах?

Свидетель не соглашался дать на это короткий ответ, несмотря на то что его спрашивали об этом три раза, пока судья не вмешался снова:

– Так правда это или нет? – спросил он. – Каков ваш ответ?

На что доктор Маккейт ответил:

– Весьма маловероятно.

Мистер Грин продолжал составлять каталог лжи, рассказанной Нильсеном, желая доказать, что Нильсен в принципе постоянно говорит неправду. Например, Полу Ноббсу Нильсен сказал, что свой шрам он получил в Северной Ирландии, хотя на деле он являлся результатом операции на желчном пузыре, а японцу он говорил, будто был женат[31].

Цитируя самого Нильсена, прокурор резюмировал: ему удалось отбросить мысли об аморальности своих поступков. Он призвал доктора Маккейта согласиться с тем, что если «подавить» – это действием не всегда намеренное, то «отбросить» – явно требует сознательного усилия. Свидетель неохотно согласился, что это так. Грин также утверждал, что Нильсен демонстрировал находчивость, хитрость и рациональность, однако свидетель возразил, что эти слова не совсем верны и он предпочел бы более корректную формулировку. Затем мистер Грин предположил, что разделение поведения и ментальных функций, о котором упоминал доктор Маккейт, означало только, что Нильсен был «хорошим актером». Становилось ясно, что противостояние юристов и психиатров – это давняя судебная традиция. В какой-то момент прокурор наклонился к свидетелю и сказал ему:

– Знаете, вам стоит как следует пробудить свой разум, чтобы наконец поставить диагноз.

Затем мистер Грин представил несколько примеров хитрости Нильсена и его умения внушать доверие. Например, тот никогда не говорил напрямую, что приглашал людей в свою квартиру, используя вместо этого нейтральные термины, и все же инициатива должна была исходить именно от него. Якобы таким образом Нильсен хотел показать полиции, что вовсе не собирался убивать тех, кого к себе приводил. Он даже заставил Ноббса и Стоттора поверить, что ничего ужасного с ними не случилось. Он позволил ножам Мартина Даффи заржаветь, прежде чем выбросить их, и забрал вещи Даффи из камеры хранения на станции Юстон. Он сумел остановиться однажды посреди процесса удушения, продемонстрировав тем самым, как далеко он готов был зайти в своей власти над жизнью и смертью. Он был способен контролировать себя и воздерживаться от убийства, когда ему этого хотелось, а значит, и убивал по своему желанию. Доктор Маккейт не согласился, указав на то, что Нильсен, как ни удивительно, мог припомнить малейшие физические аспекты своих жертв, но почти ничего не помнил о том, какими они были личностями. Для него они были лишь объектами, которым он приписывал разного рода воображаемые качества, что указывало на странную деперсонализацию.