Прокурор Грин провел свидетеля через описание Нильсеном четырех убийств, чтобы доказать осознанность и намеренность этих действий. Самыми значимыми здесь были долгие и болезненные воспоминания об убийстве Гвардейца Джона и будничное убийство Малькольма Барлоу. Нильсен, в квартире которого оказался потерявший сознание эпилептик, утверждал, что у него просто имелась проблема, и он ее решил. Целых двадцать минут он раздумывал, что делать. Доктор Маккейт согласился, что в этом случае он не видит доказательств деперсонализации и диссоциации.

– И все же вы утверждаете, что в тот момент его вменяемость была ограничена? – спросил Грин. – Ох, да бросьте, доктор! – закричал он. – Отвечайте на мой вопрос!

Перекрестный допрос запутал всех в итоге еще больше. Прокурор Грин спросил, придерживается ли все еще свидетель своего убеждения, что вменяемость обвиняемого была ограничена во время всех шести убийств. Маккейт не хотел использовать подобные формулировки, так что судья велел прокурору задать вопрос снова. Маккейт ответил, что обвиняемый страдал от психического расстройства, которое серьезно влияло на его мышление. Мистер Грин задал свой вопрос в третий раз.

– Надеюсь, так понятнее, – сказал он. – Вы сами как полагаете, ограничена у него была вменяемость или нет?

– Я не могу на это ответить как свидетель-эксперт, – отозвался доктор Маккейт. – На это может ответить только суд.

– Я настаиваю, доктор, – продолжал прокурор.

Его поддержал судья, сказав свидетелю:

– Вы же эксперт. Почему вы не можете ответить?

Доктор Маккейт продолжал повторять, что он не может сказать, была ли ограничена вменяемость подсудимого, поскольку это юридический термин, который должен определить суд на основе психиатрической экспертизы о психической ненормальности обвиняемого.

– Останется ли ваш ответ прежним по вопросу всех шести убийств? – спросил судья Крум-Джонсон.

– Да.

– Другими словами, вы отказываетесь отвечать?

– Да.

Начав свои показания с утверждения об ограниченной вменяемости обвиняемого, доктор Маккейт в итоге вынужден был отступить и, по сути, признаться, что он не может судить об этом, поскольку это не в его компетенции. Юристы и психиатры явно говорили на разных языках.

Доктор Патрик Голлвей был вторым свидетелем защиты. Он начал речь с заявления, что обвиняемый страдал остановившимся развитием личности (хотя и не в плане интеллекта), что значительно влияет на его ответственность за свои действия.

Источником проблем Нильсена служило особое заболевание, которое доктор Голлвей специально изучил. У него имелось непроизносимое название: «пограничная ложная личность, или псевдонормальное нарциссическое расстройство личности», – но доктор Голлвей, помня о нетерпеливости судьи и присяжных, согласился называть это «синдромом ложной личности». Отличительной чертой данного синдрома было сочетание параноидальных и шизоидных элементов и кажущееся нормальным функционирование личности. Голлвей настаивал, что поскольку Нильсен мог вести себя нормально и при этом вполне искренне, то большую часть времени он способен был удерживать эти шизоидные проявления в узде. Однако напряжение, рожденное этим конфликтом, вызывает периодические срывы, когда шизоидные черты берут верх. Эти срывы демонстрируют схожие характеристики: внезапные, эпизодические, беспричинные, насильственные, псевдосексуальные, – и поэтому не воспринимаются в качестве нормальных проявлений личности. Эмоциональное ощущение себя самого и других в такие моменты существенно изменяется[32].

В пятницу, 28 октября, доктор Голлвей вернулся в качестве свидетеля, чтобы подробнее рассказать о «синдроме ложной личности». В показаниях жертв неудавшихся попыток убийства имелись признаки, сказал он, тех самых срывов, которые можно ожидать от человека с подобным заболеванием. Удавшиеся убийства тоже следовали той же схеме – за одним исключением. Его явно не обрадовали причины, по которым Нильсен убил Малькольма Барлоу и из-за которых это убийство существенно отличалось от предыдущих. Почему, он не пояснил.

Ложные личности, продолжал доктор Голлвей, держатся в узде, когда человек окружен близкими отношениями, но склонны проявляться, когда человек социально изолирован. Им действительно необходимы хорошие отношения с другими людьми, чтобы держаться на плаву. В случае Нильсена его склонность к срывам стала более серьезной после разрыва его отношений с Дэвидом Галликаном. И, по его словам, в любом случае Галликан не обеспечивал ему достаточного контакта с человеческой добротой.

После окончания этих отношений он с одержимостью цеплялся за свою работу, как «человек, тонущий в своих кошмарах», отчаянно пытаясь не дать этим кошмарам прорваться на поверхность. Убийства (опять-таки за исключением случая с Барлоу) были беспричинны с любой точки зрения нормального человека.

После первого убийства, по словам Голлвея, Нильсен попытался взять себя в руки. Ошибочно думая, что убийство было вызвано алкоголем, он не притрагивался к спиртному в течение полугода, а когда начал пить снова, то с облегчением обнаружил, что все в порядке. Так он пытался объяснить свое поведение самому себе.

Недостаток эмоций обвиняемого во время убийств был важнейшей частью анализа доктора Голлвея.

– Жертвы не имели для него значения как личности, – пояснил он. – Их личности приводили Нильсена в замешательство, и часто ему казалось, что они угрожают его внутреннему миру. Он не осознавал, что его жертвы – реальные люди с человеческими качествами, поэтому для него они виделись лишь объектами. Иногда он воспринимал их как себя самого. Это очень важно при деперсонализации. Беспричинное убийство Гвардейца Джона наглядно демонстрирует последствия такого отношения к людям. Нормальный человек при помощи воображения обогащает свою жизнь. Шизоидная личность пользуется воображением просто так, без цели. Это может способствовать развитию творческих способностей, однако у шизоидных личностей такое свойство может стать опасным. Воображение Нильсена в конечном итоге взяло над ним верх, вызывая периодические срывы.

Судья Крум-Джонсон вмешался, чтобы спросить, на чем основаны выводы доктора Голлвея относительно обвиняемого. Свидетель ответил, что фантазии обвиняемого предоставили достаточно доказательств.

– Какие именно фантазии? – спросил судья. – Расскажите нам о них.

Свидетель сказал, что Нильсен не способен отделять свое воображение от восприятия, но такой ответ не удовлетворил судью, которого явно рассердило, что доктор Голлвей не мог уточнить какую-либо конкретную «фантазию», подтвердившую бы его гипотезу. Он просто не вдавался в подробности.