Краткий миг прощания: глаза в глаза, легкая улыбка и тепло руки. «Печаль и смех – лишь элементы круга, как небо и земля, как жизнь и смерть», – почему ей вспомнилась эта строчка из Като?..

Сколько позади было горя, сколько лишений – а они все вынесли, выдержали, и вот теперь стоят в порту молодой столицы – живые! Изможденные и усталые, больше похожие на упырей из сказок, чем на людей, и все-таки – живые.

– Идите уже, – поторопила их Айрин. – Я сеструху подожду, мы сговаривались.

Она успела махнуть им рукой – и вот уже они идут вместе с сыном прочь.

Тильда некоторое время смотрела ей вслед: на почти полностью поседевшую косу и поникшие плечи, которые не расправит теперь ни одна песня. За время дороги они если и не сдружились близко, то уважение друг к другу испытывали, и расставание вышло горьким.

– Пойдем, в порту нам делать нечего, – чтобы не поддаваться этой горечи, солоно оседающей на губах, Тильда обернулась к Саадару.

Тот согласно кивнул, и они сквозь толпу стали пробираться к припортовым улочкам, стараясь внимательно следить за своими пожитками. Наперерез более богатым путешественникам бросались люди, готовые предложить комнатку подешевле, указать хорошую таверну, продать карту города, всучить плохо напечатанный разговорник, побыть извозчиком – и Тильда порадовалась, что они с Саадаром вряд ли заинтересуют люд подобного сорта.

– А что, драконы тут тоже водятся? – Арон указал на двух у ворот порта – каменных, толстомордых, придавленных к земле объемными животами, таких неуклюжих с виду – можно усомниться, что скульптор хоть раз в жизни видел настоящего дракона. Их головы обсидели чайки, а меж лап умостились лавчонки едва ли больше собачьей конуры – хозяева даже не помещались там, стоя на порогах и предлагая всевозможные товары: чайники и ложки, мыло и духи, серьги и броши, белье и ножи, платки и шляпы. Диковинки тоже продавались – негасимые фонари, самопишущие перья, бесконечно наполняемые вином чаши, амулеты, волшебные снадобья и все в том же духе, что вряд ли стоило хотя бы медяк.

– Может быть, – ответил Саадар. – Может, и не только драконы.

И это было так естественно, будто бы речь шла о том, водятся ли в Хардии собаки. Легко было поверить в псиглавцев, волосатых пигмеев, крылатых людей-львов и всех тех, о ком писали путешественники с не в меру буйной, как считала Тильда, фантазией – потому что мир вокруг был слишком пестрым, слишком чужим.

Если Даррея была величественным ниархом в церемониальном облачении, то Сорфадос – молодым, полным сил мастером. Это был энергичный город, самоуверенный и нахальный, как многие юнцы, но меняющийся и растущий каждый миг.

Здесь дышалось легко – наверное, из-за океана, и тени имели иной цвет – глубокий и ясный. Иной вид имели и здания из красного кирпича с высокими крышами, и улицы, непривычно крутые, и одежда людей, и…

– …дерево! – чуть не в ухо крикнул Арон. Он указал на невысокий искривленный ствол с мясистыми, плотными листьями. На нем росли яркие, похожие на гранаты, плоды, и Арон уже тянул к ним руки…

– Ты съешь, а мы посмотрим, как быстро ты испортишь штаны, – усмехнулся Саадар. – Или… – Он картинно начал себя душить и делать вид, что умирает.

Арон спрятал руки за спину и засопел недовольно.

С непривычки подъем по горбатым улицам и лестницам давался трудно и казался бесконечным. Голова у Тильды закружилась, когда они наконец одолели склон холма с маленькими кирпичными домиками – и только взобрались на вершину, как перед ними зубчато легли другие холмы и новые улицы, теперь спускавшиеся вниз.

Город пропадал у горизонта в сероватой дымке.

– Отдохнем?.. – Тильда вытерла рукавом пот с лица.

Они сели на жухлую траву под высоким деревом, глядя, как к строению напротив с длинным рядом одинаково выкрашенных дверей подъезжают телеги, ругаются о чем-то возницы, появляются и пропадают ящики, тюки, мешки и кули с товарами. Привычно носились, заливаясь лаем, собаки, их гоняли попрошайки и мальчишки, кто-то вытряхивал простыни в открытое окно…

– А мне тут нравится, – довольно произнес Саадар. – Хороший город, а? Как думаешь, мастер Элберт?

Это обращение – почти забытое – вдруг кольнуло больно, неожиданно больно.

– Обыкновенный, – сухо ответила Тильда.

– Ну уж нет! Я столько на своем веку разных городов видел, и знаешь, так только женщины могут. Ну, так город устроить. – Саадар улыбнулся. – Как дом свой.

– Пока гостеприимством этот дом не отличается, – вздохнула Тильда, вспоминая бесконечные утомительные очереди к чиновникам ранка и думая о новых.

Но Саадар был прав. Разумность устройства чувствовалась во всем: в ширине улиц, в том, как они замощены, в четкости плана – отсюда, сверху, были видны уже застроенные и еще только готовящиеся под застройку кварталы, и места под общественные сады, и мосты через реку, и рыночные площади. Все согласовано, связано друг с другом.

Лицо Саадара вдруг оказалось напротив – Тильда видела каждую морщинку, в которую забилась пыль.

– Мы с Ароном пойдем возьмем нам поесть.

– Я тоже могла бы…

– Ну уж так не пойдет. Ты и так на ногах едва держишься.

– Я… – слабо возразила Тильда, понимая, что и на этот раз Саадар прав, и встать сейчас она сможет, разве что если ей пригрозят ружьем. Боль протыкала колено, как торчащая стрела.

Тильда охнула, закрыла глаза на миг, а когда открыла – увидела над собой встревоженное и какое-то виноватое лицо Саадара.

– Так подождешь тут? Не убежишь?

– Куда я убегу с моей ногой, – невесело усмехнулась Тильда.

Саадар молча кивнул, позвал Арона, и они ушли.

Где-то внизу, на невидимой часовой башне, ударил колокол. Один, два… шесть раз. Ожидание тянулось медленно, густо. Мимо по спуску с гиканьем и хохотом пронеслись на каком-то корыте на колесах мальчишки, потом проехала пустая телега. Осыпались с дерева лепестки незнакомых цветов.

Тильда хотела найти записную книжку и карандаш, но вместо них нашарила в кармане соран, достала и развернула его: буквы-червяки заключали в себе ее будущее. Незавидное, стоило признаться. Буквы уставились на нее равнодушным взглядом молодого чиновника в порту. Этот взгляд, обыкновенный и ничего не выражающий – ведь тот чиновник каждый день видел десятки таких, как она – был той правдой, в которую она малодушно боялась смотреть весь этот долгий путь, отгоняя тяжкие мысли занятиями с сыном, повторением запомнившихся наизусть отрывков из «Деяний Гедеона Нойберта» и прочих книг, разговорами с Саадаром или Айрин, глупыми женскими заботами.

Никакого прекрасного нового мира нет – как ни старайся обмануть себя всей этой крикливой пестротой незнакомых улиц, буйной зеленью, необыкновенными нарядами горожан, непривычного вида растениями и птицами. Будет лишь тяжелый труд до изнеможения, до забвения себя – и из его бесконечности, доводящей до отупения, невозможно будет вырваться. И если по счастливой случайности они не сдохнут в вонючей канаве, то останутся доживать недолгий век, станут стариками раньше времени, будут питаться отбросами, заболеют какой-нибудь мерзкой болезнью…

И стоило ли выбираться из Дарреи?…

Что-то ткнулось в колено, и Тильда подняла взгляд. Кошка. Бродячая худая кошка с голодными желтыми глазами. Тильда хотела погладить ее – но кошка не далась – просто уселась напротив и смотрела.

Тильда дрожащей рукой нащупала в кармане книжицу и огрызок карандаша. Что же это она так раскисла?.. Грифеля осталось мало – с треть пальца. Кошка требовательно мяукнула. Легкий силуэт, полоски между ушей, одно ухо порвано – рисунок выходил без труда, и темнота… Темнота выходила из нее – резкими штрихами и линиями, искаженными и исковерканными, гротескными, как маски злодеев в древнем театре Империи О. Темнота сочилась по пальцам, стекала на бумагу – резче, быстрее, вдавить ее в лист, прижать, размазать!..

– Ке то?

Это был тонкий детский голос, удивленный, вопросительный.

– Ке то? – повторил голос.

Грифель надломился от сильного нажатия. Под пальцами осталась труха, а вместо рисунка на бумаге чернело пятно.

Из пятна, из его воронки смотрел Безликий.

– Мрих рат! – выплюнул злой женский голос. – Ади и мрих рат!

Тильда хотела сказать, что да, она спятила, что спятил весь мир, но слов у нее не было. И это – с гадливостью, с ненавистью сказанное «мрих рат» резануло больно, вскрывая в ней нарыв точным инструментом хирурга.

Конечно. Они видят сумасшедшую в дрянных обносках, которая сидит прямо на земле, и разве она – не мрих рат?

Тильда расхохоталась и встала, держась за дерево. Рядом уже никого не было, и сколько времени прошло, сказать она не могла.

И вдруг она увидела, как по улице поднимаются Арон и Саадар, и как они весело над чем-то смеются, и вид у них ровно как у двух котов, полакомившихся сметаной.

Саадар принес каких-то незнакомых фруктов и лепешек, сказал, что сменял их очень дешево. Возможно, так и было, но хитрый вид Арона говорил о том, что фрукты они просто украли.

– На тебе нет лица. – Саадар подсел к ней, протягивая сладко пахнущий круглый фрукт и еще теплую лепешку. – Тебя кто-то обидел?

– Только я сама.

Что ждет их всех?..

Кажется,