– Добрый день, мисс Доббс. Что, нынче уезжаете?

– Да.

– Жалко с вами расставаться. В ближайшие дни, кажется, в гостинице будет тихо. Я, как увидел полицию, грешным делом подумал: сейчас новые постояльцы валом повалят, даром что мы тут, в Геронсдине, не жалуем журналюг да им подобных.

– Я заметила. А скажите, полиция все еще в усадьбе?

– Тамошний садовник сообщил, что полицейские долго говорили с Сандермиром в его покоях, а потом на конюшне нашли какие-то мешки.

– Вот как! Интересно, что было в мешках.

– Не иначе, пропавшее серебро. Должно быть, лондонские мальчишки спрятали ценные вещи у Сандермира под носом. Рассчитывали позже вернуться и забрать.

– Вы действительно до сих пор думаете, что кража на совести мальчиков из Лондона? С них ведь сняли обвинение.

– Как сняли, так и обратно повесят. А что, разве нельзя?

Мейси затрясло:

– А вам не приходило в голову, что серебро мог похитить не лондонец и не цыган? Что это сделал человек, живущий в усадьбе, или кто-то из деревенских?

– Ну, я…

– Вы, как и все остальные геронсдинцы, наверняка знаете, что за человек Альфред Сандермир. Ведь он держит вас кулаке уже много лет.

Йомен густо покраснел.

– Пойду, пожалуй. Полиция разберется, кто вор, кто не вор.

Мейси предвидела такую свою реакцию и корила себя за то, что не сдержалась. Гнев клокотал в груди. Она упаковала вещи, огляделась, проверяя, не забыла ли чего, спустилась на первый этаж и позвонила в колокольчик, призывая Фреда Йомена. Он вышел из кухни, где разговаривал с женой.

– Мистер Йомен, я должна извиниться. Я вспылила, а это недопустимо.

– Что вы! Это я зря про лондонцев высказался. Нельзя всех под одну гребенку стричь. Все забываю, что вы тоже из Лондона. Ну, вы понимаете, о чем я.

Мейси проигнорировала это пояснение.

– У вас прекрасная гостиница, вы и миссис Йомен – заботливые хозяева. Спасибо.

– И вам спасибо, мисс. Если бы не вы, из нас бы отличный бекон в ту ночь получился.

Мейси улыбнулась, сказала «до свидания». Сложила вещи в «Эм-Джи» и покатила на хмельник. Снова ей попались две полицейские машины, выезжавшие из деревни. Силуэт за темным стеклом не маячил – значит, Альфреда Сандермира пока оставили дома.

В последний раз Мейси припарковалась возле хмелесушилки и зашагала проселком к хмельнику. Нынче там работали лишь несколько цыган, зато все лондонцы были в наличии плюс группа местных. Мейси вдохнула пряный запах, запустила пятерню в брошенную корзинку, вытащила забытую шишечку. Давя ее в пальцах, выпуская флюиды аромата, она думала о Веббе и его младшей ипостаси – Пиме ван Маартене. Каково было ему вернуться в деревню лишь затем, чтобы узнать: родители и сестра погибли, он теперь совсем один? Наверное, в это время года, в сезон, когда равнины Кента благоухают хмелем, яблоками и прочими дарами природы, воспоминания для Вебба еще тяжелее. Ведь воспоминаниями управляют органы чувств – звук, запах, прикосновение ветра к щеке живо воссоздают в памяти картины прошлого.

Билли и его семья уговорили Мейси побыть с ними, поучаствовать в сборе хмеля, подышать воздухом. Когда солнце стало клониться к вечеру, Мейси попрощалась с Билами и пошла к автомобилю. Впрочем, расстались они ненадолго.

Резкий крик донесся с противоположного конца хмельника. Кричал лондонец, кричал и указывал на клубы дыма, что поднимались над едва видной отсюда крышей Сандермирова особняка.

– Пожар! В большом доме пожар! Смотрите, пожар!

Все бросили работу и побежали к господскому дому, притормаживая лишь для того, чтобы прихватить ведро или другую емкость. Женщины и дети быстро остались в хвосте.

– Скорее, Билли! Мы поедем на машине. Срежем большой крюк! – скомандовала Мейси.

Они вырулили с фермы, помчались к главным воротам, оставили там «Эм-Джи» и побежали к дому. Конюх выводил перепуганных лошадей, боясь, что пламя перекинется на конюшню и другие хозяйственные постройки.

– Пойду помогу, – сказал Билли и поспешил, хромая, к конюху.

Геронсдинцы уже подтягивались на место пожара. Как и много дней назад, Мейси, подняв глаза, увидела, что на холме, в пестрой толпе цыган, в неизменной широкополой шляпе маячит Вебб. Чуть помедлив, он выдвинулся на передний план и взмахом обеих рук велел табору следовать за ним, к дому Сандермира.

Слуги успели высыпать во двор. Пламя приблизилось к окнам верхних этажей. Казалось, гигантские языки неких голодных существ дорвались наконец до вожделенной пищи. Крыша горела с одной стороны, грозила обрушиться. Люди замерли с запрокинутыми головами, завороженные пляской огня.

– В доме никого не осталось? – спросила Мейси.

Дворецкий покачал головой. Глаза у него слезились от дыма.

– Мистер Сандермир как заперся у себя, так и не выходил. Очень его полиция расстроила.

– Он пил?

Дворецкий кивнул:

– Еще как пил. Только нынче два раза требовал себе вина и бренди.

– Боже!

– Пожарных кто-нибудь догадался вызвать?

Дворецкий снова кивнул:

– Мы позвонили по телефону и только потом побежали на улицу. Дом, конечно, каменный, но панели-то деревянные. А еще шторы, обивка – все это мигом загорается, а уж как дымит – не приведи Господи.

Мейси побежала обратно к толпе. Люди успели стать цепью от дома до колонки, устроенной возле конюшен. «Так они поступали и поступают при каждом пожаре, вместе борются с огнем, – подумала Мейси. – Да, при каждом – кроме одного». Но сейчас им не справиться. Этот ад им не погасить.

Она оглянулась на особняк. Дым ел глаза, но в одном из окон Мейси все же разглядела Альфреда Сандермира. Словно в трансе, смотрел он вниз, на толпу. А потом покачнулся и стал медленно оседать, скользя руками по оконному стеклу.

Лондонцы, геронсдинцы и цыгане работали сообща, передавали по цепочке ведра с водой. Мейси была возле самого дома, рядом с дворецким, когда к ней подскочил Вебб.

– Он еще там, да?

Мейси кивнула и закашлялась:

– Да, он в своем кабинете, на втором этаже.

Дворецкий, тоже видевший Сандермира в окне, рассказал Веббу, что случилось.

Вебб едва не задохнулся. Лицо его исказилось, когда он понял, что Альфред Сандермир скорее всего потерял сознание и теперь сгорит заживо, если ему не помочь. В следующий миг Вебб стащил с себя куртку и рубашку.

– Не допущу, чтобы он погиб в огне. И не важно, до какой степени он мне ненавистен.

Пейши метнулась к мужу, за ней приблизились еще люди. Все они с удивлением смотрели, как цыган, раздевшись до пояса, обливается водой.