– Я говорю, к вам пришел один… из табора. Бродяга, в общем. Не знаю, чего ему надо. Я велел на улице обождать. Зовут его Вебб. Может, вы его видали – он еще шляпу все время носит.

– Спасибо, мистер Йомен. Сейчас я спущусь.

Мейси заперла за собой дверь и поспешила вниз по узкой винтовой лестнице. Перед выходом она привычно пригнулась, чтобы не удариться о низкую притолоку.

– Вебб! Вот не ожидала!

Он в знак приветствия коснулся шляпы. Сумерки успели сгуститься. Вебб повернулся к Мейси, его лицо залил желтый свет фонаря, висевшего на двери. Сверкнули темные глаза.

– Бьюла была бы довольна, что я пришел. Я поговорил с Пейши – она сейчас в таборе, с другими женщинами, – и она тоже сказала: ступай, Вебб.

Мейси нахмурилась.

– А это ничего, что мы с вами будем говорить наедине? Ваши женщины не подумают плохого?

– Не подумают. Такая уж ситуация получилась. Вдобавок мы не в комнате, а на улице.

– Может, пройдемся? Ну вот хотя бы до церкви?

Мейси предложила маршрут, зная: придется идти мимо пустыря, мимо того места, где когда-то был дом Маартенов.

– Бьюла предсказывала ваше появление. Говорила так: я просила о помощи, и вот явилась эта женщина.

– Вы верите, что так и было?

Вебб не ответил, зашагал по дороге, и Мейси поспешила за ним.

– Вы хотели сказать: вы в это верите, Вебб, хоть вы и гаджо? – уточнила она.

– Да.

Вебб сунул руки в карманы и заговорил, демонстрируя богатый словарный запас, правильные интонации и отличное знание английской грамматики. В таборе он себе такого красноречия не позволял:

– Да, я верю. Бьюла меня спасла, заботилась обо мне. Я бы ради нее что угодно сделал. Вдобавок я видел достаточно проявлений ее мастерства. – Он покосился на Мейси. – Вы ведь знаете, кто я, не так ли?

– Знаю, но буду звать вас Веббом, если вам так больше нравится.

– Да, теперь мое имя – Вебб.

– Хотелось бы услышать вашу историю.

– Она вам уже известна. Я читаю это в ваших глазах. Кроме того, вы видели, как я бежал с гостиничных задворок. И вы задавали вопросы.

– Ваша история, Пим ван Маартен, известна мне в виде набора фактов. Я же хочу, чтобы вы поведали ее своими словами.

Вебб уставился в землю, тряхнул головой.

– Меня больше десяти лет не называли этим именем.

Они достигли пустыря, повернули к церкви, где над воротами горел газовый фонарь, освещая скамью.

– Давайте присядем.

Когда они уселись, Вебб заговорил снова:

– Я был совсем крохой, когда мы здесь поселились. Сестра страдала астмой или чем-то в этом роде, а в Лондоне – смог. Не скажу, чтобы здесь Анне дышалось легче. Впрочем, выросла она прехорошенькой. Мой дед был родом из Голландии. Тоже пек хлеб, как и мой отец. Дед иммигрировал в Англию еще до женитьбы, до рождения сына. Дома у деда говорили по-голландски. И у нас было так заведено. А приставку «ван» убрал мой отец, и он же сменил «Маартена» на «Мартина». Говорил, мы должны ассимилироваться, а для этого надо, чтобы фамилия звучала по-английски. Мама – она из Голландии приехала, чтобы выйти за отца, – всю жизнь боролась с голландским акцентом. Зато мы соблюдали традиции, например всегда в декабре праздновали приход святого Николая и Черного Питера[11].

– Вы были счастливой семьей, – сказала Мейси, побуждая Вебба рассказывать дальше.

– Да, верно. А потом все изменилось, и в этом виноват я один. Знаете, мисс Доббс, дети ведь бывают очень жестоки. Получают удовольствие, мучая других. Один мальчик подслушал, что мы дома говорим по-голландски, и стал меня третировать. Не понимаю и никогда не понимал, за что. Может, за то, что я читал лучше его. Так вот, постепенно этому мальчику удалось настроить против меня весь класс, вообще всех. Я стал козлом отпущения. Со мной не хотели играть, разговаривать. Меня травили.

– Вашей сестре тоже доставалось?

– Анна была очень красивая, поэтому ее особо не трогали. Она пыталась защищать меня, но, как только ей исполнилось двенадцать лет, ее забрали домой – помогать в пекарне. А потом я сошелся с ним – с Альфредом Сандермиром.

– И он предложил вам дружбу – но не за просто так?

– Да. Я стал его вассалом, оруженосцем. А вскоре – и подельником.

– И детские проказы постепенно превращались в преступления, да?

Вебб кивнул, подался вперед, уронил лоб в ладони.

– Как переживал отец! Чего только не делал, пытаясь вытащить меня, заставить сойти с плохой дорожки. О, тогда я был не тот, что нынче. Я упорствовал в своем неправильном выборе. Мне хотелось что-то значить, и Альфред создавал эту иллюзию. Иллюзию того, что у меня есть друг.

– А потом вас сцапали.

– Да. – Вебб выпрямился. Щеки его были мокры от слез. Он снял шляпу, запустил пальцы в густую шевелюру. – Мы совершили преступление, ограбили дом. Альфред уже был опытным вором, но не ожидал, что в доме окажутся собаки. Так мы и попались.

– И вам пришлось отдуваться за двоих.

– Конечно. Вы же знаете, кто такой отец Альфреда. У него имя, связи, к нему в поместье судьи поохотиться ездили. Альфреда выпустили, не успев посадить. Раз-два – и готово. – Вебб щелкнул пальцами.

– А вас отправили в исправительную школу.

– Да. – Он вытер слезы ладонью. – Отец приезжал во все дни, когда были разрешены посещения. Привозил мне книги, и старую мою скрипку привез. Правда, скрипку оставить не позволили, пришлось ее забрать. Как ему было горько! Он стыдился, что у него такой сын, но все равно навещал меня. Отец считал себя виноватым в моем падении.

– Когда вас призвали в армию?

Вебб фыркнул, попытался взять себя в руки.

– Приехали люди в форме. Вывели мальчишек соответствующего возраста. Я был высок и крепок для своих лет. Мы ведь работали на стройке и в саду – отсюда и мускулы. Я вполне тянул на девятнадцатилетнего, а им только того и надо было – найти ребят, которые пройдут медкомиссию и будут признаны годными к строевой службе. – Он глубоко вдохнул и выдохнул, почти не разжимая губ. – Мне сказали, что я могу искупить свою вину, что личное дело будет уничтожено. Я подписал нужные бумаги и отправился на фронт. Свой четырнадцатый день рождения я встретил уже во Франции, в окопе. Стал солдатом действующей армии. И рядом со мной были мои ровесники. Кто-то из них пошел воевать вместе с отцом, кто-то хотел вырваться из дома, а кто-то, подобно мне, таким способом освободился из исправительного заведения.