у него деньги; тот сказал, что нет.

Тогда Фрейзер ответил, что на нет и наркотиков нет, особенно если учесть, что парень постоянно тупит с деньгами. По словам подозреваемого, юный Винсент разозлился и скрылся в ночи.

Под завершение допроса звучит еще одно наблюдение о Букере:

– Не знаю, как у него были дела с отцом, но с тех пор, как старика нашли мертвым, Винсент особо не огорчается.

Винсент спал с Линой?

Фрейзера вопрос удивляет. Нет, отвечает он, ему об этом он неизвестно.

Винсент знал, где Лина держит дурь?

– Да, знал.

– Ты готов пройти детектор лжи – полиграф?

– Наверное. Если надо.

Гарви не знает, что и думать. Если Винсент не встречался тайно с Линой Лукас, ничто не объясняет ее наготу или горку одежды у кровати. С другой стороны, между Фрейзером и стариком Букером нет никаких очевидных связей – хотя оба убийства определенно совершил один человек одним и тем же оружием.

Детектив задает еще несколько вопросов, но когда тебе отвечают на все, что ты ни подкидываешь, мало что можно сделать. В знак доброй воли он просит Фрейзера принести свой пистолет.

– Принести вам? – переспрашивает Фрейзер.

– Ага. Просто принеси.

– А вы меня закатаете.

– Не закатаем. Даю слово. Просто разряди и приноси, мы на него глянем.

Фрейзер нехотя соглашается.

В конце допроса Гарви берет блокнот и провожает гостя в коридор.

– Ладно, Фрейзер, спасибо, что пришел.

Тот кивает, потом поднимает желтый пропуск посетителя, выданный на охране.

– А чего…

– Просто отдашь в будке на выходе из гаража.

Гарви идет со свидетелем к лифту, но задерживается у кулера с водой. Почти для проформы напутствует наполовину предупреждением и наполовину угрозой:

– Я тебе отвечаю, Фрейзер: если ты что-то недоговариваешь, сейчас самое время одуматься, – Гарви бесстрастно смотрит на него. – Потому что если это все туфта, то тебе же будет хуже.

Фрейзер думает, потом качает головой.

– Я рассказал все, что знал.

– Ну ладно, – говорит Гарви. – Тогда до встречи.

Фрейзер недолго смотрит детективу в глаза, затем отворачивается. Его первые шаги по коридору – короткие, неуверенные, но следующие набирают скорость и ритм, и вот он уже перекатывается от бедра к плечу, от плеча к бедру, плывет на всех парусах. Из гаража Роберт Фрейзер выходит уже в полной боевой готовности к улицам.

Четверг, 3 марта

Д’Аддарио перелистывает страницу за страницей из стопки на планшете, монотонно зачитывая очередную оперативную сводку:

– …разыскивается в связи с убийством в Фэрфаксе, штат Вирджиния. Если у вас есть сведения о подозреваемых или автомобиле, позвоните в департамент Фэрфакса. Номер – в телетайпе.

Что еще? – говорит лейтенант, проглядывая свежую распечатку. – Ах да, еще один телетайп из Флориды… Нет… Эм-м, проехали. Он уже трехнедельной давности.

Хорошо, и последнее… После проверки отдела контроля меня просили известить вас, чтобы вы записывали номера топливных карт, даже если ими не пользуетесь.

– Зачем? – спрашивает Кинкейд.

– Им нужно знать номер топливной карты.

– Зачем?

– Политика такая.

– Господи, когда уже пенсия, – в отвращении шутит Кинкейд.

Д’Аддарио прерывает общий смех.

– Ладно, теперь к вам хочет обратиться полковник.

Ну, думает каждый присутствующий коп, видать, совсем пиздец настал. Глава угрозыска Дик Лэнэм редко обращается к конкретной группе по конкретному делу; для того Бог придумал капитанов и лейтенантов. Но, очевидно, теперь из-за уровня раскрываемости, с каждым прошедшим днем достигающего новых глубин, кривятся даже полковники.

– Просто хотел сказать вам пару слов, – начинает Лэнэм, оглядывая комнату. – Сразу скажу: я полностью доверяю этому отделу… Знаю, сейчас у вас непростые времена. Вообще-то весь год был непростым, но ваш отдел повидал и не такое, и я не сомневаюсь, что вы вернетесь в форму.

Пока детективы неловко ерзают и таращатся в пол, Лэнэм продолжает речь, проходя по тонкой грани между восхвалениями и открытым признанием некрасивой истины, понятной всем присутствующим: отделу по расследованию убийств Балтиморского полицейского департамента устраивают разбор полетов.

И бог с ним, с делом Латонии Уоллес или даже, если на то пошло, расследованием Монро-стрит, все еще висящими над душой. В этих случаях департамент хотя бы может сказать, что отреагировал как положено, бросил людей и сверхурочные часы на поиски подозреваемых – и Лэнэм об этом упоминает в поисках ложки меда.

– Любой, кто слышал об этих расследованиях хотя бы краем уха, знает, как тщательно они велись, – говорит он собравшимся.

И бог с ними, с утренними газетными статьями, где NAACP в открытом письме мэру громит балтиморский департамент за то, что в нем не прекращаются расистские оскорбления и – что утверждалось совершенно бездоказательно – слишком медленно раскрываются преступления с черными жертвами.

– Даже не хочу говорить, что думаю об этих обвинениях, – заявляет полковник.

– Но давайте признаем, – переходит он наконец к делу, – раскрываемость очень низкая, и если мы не найдем вам подмогу, то будет трудно поднять ее до нужного уровня. Особенно если случится еще одна ночь, вроде вчерашней… А главное, пора уже раскрыть эти чертовы убийства женщин на Северо-Западе.

Все неловко поеживаются.

– Мы с капитаном поговорили и решили привлечь людей с шестого этажа в помощь старшим детективам по этим делам… Но я хочу, чтобы вы понимали: это особые меры в тяжелые времена. Все верят в назначенных детективов.

Ну, что ж, – говорит полковник, стараясь закончить на светлой ноте, – у нас хотя бы не так плохо, как в Вашингтоне.

Затем Лэнэм кивает Д’Аддарио, и тот дает слово главам отделов ограблений и сексуальных преступлений.

– Это все? – говорит Д’Аддарио. – Лейтенант, вам есть что добавить? Джо?.. Вольно.

Инструктаж заканчивается, и дневная смена разбивается на группки детективов: кто-то спорит и торгуется из-за «кавалеров», кто-то едет в городской суд, кто-то перешучивается у кофемашины. День как день – но теперь в смене Д’Аддарио все понимают, что достигли дна.

Сейчас уровень раскрываемости – то есть убийств, завершившихся арестом, – 36 процентов, и он продолжает падать. Сказать, что это угроза положению Гэри Д’Аддарио, – ничего не сказать. Доска, озаботившая Его величество еще шесть недель назад, продолжала заполняться нераскрытыми убийствами, и именно на стороне Д’Аддарио имена жертв написаны красным. Из двадцати пяти дел трех групп Ди раскрыты всего пять; тогда как смена Стэнтона разобралась с десятью из шестнадцати.

Конечно, у любой флуктуации есть уважительные причины, но для начальства по гамбургскому счету значение имеет только одно: детективы Стэнтона знают, кто убил их жертв; люди Д’Аддарио – нет. И без толку объяснять, что три пятых убийств Д’Аддарио связаны с наркотиками, а семь из раскрытых сменой Стэнтона – бытовуха или