Настойчивость, с которой коннетабль защищал мир, оправдывает многие его ошибки. В том году, ставшем решающим моментом, старик «благодаря своему практическому уму достиг уровня великих министров: он стал представителем самой здравой королевской политики».148

Увы! Папа, прислушиваясь к худшим советам, все чаще предпринимал попытки спровоцировать войну с Испанией. Он в этом преуспел: первого сентября 1556 года герцог Альба, вице-король Неаполя, вторгся в папские владения во главе огромного войска.

Павел IV тотчас же, ссылаясь на только что заключенный договор, потребовал помощи от французов. Ответ Монморанси содержал в себе миротворческие излияния. Коннетабль даже добился отзыва Авансона. Но тут разбушевались Гизы, королева забыла о своей сдержанности и высказала порицание — неслыханная доселе вещь — вялости своего «дорогого господина».

Четырнадцатого сентября на «полном пререканий и криков» Совете коннетабль и кардинал Лотарингский лицом к лицу сошлись в жестоком споре. Его Величество промолчал. Пробил час судьи, единственной, которая могла в подобной критической ситуации определить королевскую волю, остановить этот обезумевший маятник.

И вновь Диана выбрала ту партию, которая соответствовала ее интересам и отвечала ее злобе.

В начале октября Генрих решился оказать помощь папе и разорвать перемирие. Кардинал Лотарингский, уже получивший епископство Меца, воспользовался возвращением расположения и получил во владение огромное аббатство Сен-Дени.

Напрасно коннетабль, сделав последнее усилие, начал новое сражение. В январе 1557 года Франция вновь оказалась в состоянии войны с Испанией, в июне — с Англией.

Главная ответственность за проведение такой безрассудной политики лежала на плечах Дианы и кардинала Лотарингского, именно этот факт может послужить основанием для высказывания Лобепина:

В то время как Гиз проводил в Риме последнюю и самую бесплодную кампанию за весь период итальянских войн, новый король Испании, Филипп II, стягивал немалые силы к границе с Артуа. У него был молодой генерал, полководческий талант которого соединялся с пылом сердца, жаждущего мести, Филипп-Эммануэль, герцог Савойский, чьи владения были конфискованы Валуа. Этот хитрый стратег, которого называли Железной головой, убедил Филиппа временно отказаться от Италии, чтобы поразить Францию в самое сердце.

И вновь массы захватчиков хлынули на северные дороги. Колиньи совершил героический поступок, отправившись в Сен-Кантен с отрядом из семисот человек, и на какое-то время задержал продвижение вражеской армии. К нему на помощь срочно направили большое войско во главе с Монморанси, что было не слишком большим утешением, так как Осмотрительный Нестор, конечно же, уже утратил славу воителя.

Коннетабль хотел, прибегнув к «старому военному трюку», запустить войска в Сен-Кантен и развязать в другом месте мнимое сражение, которое отвлекло бы внимание испанцев. Его хитрость, быстро обнаружившаяся, обернулась против него самого. В тот момент когда с большим опозданием он приказал отступление, его войско уже находилось в окружении сорока тысяч солдат противника.

Французы упорядоченно отходили, пока не оказались в западне. Коннетабль остановился, топнул ногой:

— Господа, здесь нужно умереть!

Он не умер, но попал в плен вместе с шестью тысячами своих соотечественников, среди которых оказались Сент-Андре и герцог де Монпансье. Три тысячи трупов и пять тысяч раненых остались на равнине. Жан де Бурбон, граф д'Энгиен, брат триумфатора Черизоле, лежал среди мертвых.

Таков был исход знаменитой битвы при Сен-Лоране (10 августа 1557 года), которая «уничтожила славу правления»149 и на целый век определила судьбу Европы. Никогда еще не было столь точного подтверждения словам Коммина150 о военных поражениях, обладающих «длинным и зловонным хвостом». Последствия неудачного хода Монморанси скажутся еще во время битвы при Рокруа (1643) и при подписании Пиренейского договора (1659).

От самого худшего Францию, начиная с 11 августа, спасло нечто вроде чуда. Испанская армия тогда находилась в трех днях ходьбы от лишенного почти всякой защиты Парижа. Когда известия об этих невероятных событиях дошли до Юста, Карл Пятый решил, что его сын использует этот шанс, чтобы, наконец, создать мировое монархическое господство. Невзирая на мольбы Филиппа-Эммануэля, Филипп II отказался совершить этот шаг: он руководствовался в своем решении какими-то неясными и сложными причинами, главной из которых был страх того, что слава победоносного полководца затмит его королевское величие. Его войска неподвижно стояли перед несколькими укрепленными крепостями, возможность была упущена…

Не зная об этом происшествии, которое значительно уменьшило выгоду от победы, Генрих, сразу же, как только ему сообщили эту ужасную новость, оказался «подавлен и разбит этим позором, рядом с ним не было никого, и он, как казалось, не знал, что делать». Двор поспешно был эвакуирован из Компьеня в Сен-Жермен.

Население Парижа и Иль-де-Франса было охвачено непередаваемой паникой. Началось массовое переселение ближе к «краю государства».

Кажется, что в этом испытании король не нашел поддержки у своей подруги. По свидетельствам итальянских послов, Диана тогда лишь злорадствовала, избавившись, наконец, от коннетабля. Свое мужество проявила другая, и она же спасла положение, по крайней мере в Париже. Это было неожиданностью для всех, скорее откровением, чем просто удивительным событием, когда 13 августа Екатерина Медичи, отправившись в муниципалитет города Парижа, одновременно внезапно вошла в Историю.

В глубоком трауре, в сопровождении своей невестки Маргариты, принцесс и кардиналов, королева пришла, чтобы попросить у жадных и строптивых буржуа денег, необходимых для создания новой армии.

Она собрала значительную сумму, триста тысяч ливров, и со слезами выразила свою благодарность. Все прослезились вместе с ней, и восхищение, вызванное ею, восстановило спокойствие и доверие. «Она мудра и благоразумна, — написал Контарини, — никто не сомневается в том, что она способна управлять государством».

Буря миновала, к Екатерине вновь вернулась ее сдержанность, но что-то все же изменилось. Никто пока не видел в ней будущую правительницу королевства, но Золушка уже исчезла.