Несмотря на это предупреждение, Генрих и не подумал искать поддержки у своей супруги. Он отозвал герцога де Гиза, назначенного генеральным наместником, и доверил королевскую печать, то есть власть, единственному оставшемуся рядом советнику, Карлу Лотарингскому.

Тем временем весь народ в один голос проклинал и кардинала, который разжег войну, и коннетабля, который ее проиграл.

Король не остался глух к этим крикам возмущения. На какое-то время он растерялся, но затем горе добавило твердости этому робкому человеку, который не мог избавиться от страха перед независимостью. Генрих «как следует поразмыслил», испытал угрызения совести и решил, что должен принимать гораздо большее участие в ведении своих дел. Сделал он это, впрочем, в соответствии со своим «цельным, жестким и при этом наивным» характером. Кроме того, он не был в состоянии сформулировать свой замысел и потребовать его исполнения без чьей-либо помощи. И теперь, притом что авторитет его министров заметно упал, у него остался только один наставник, единственная вдохновительница, в которую он все так же незыблемо верил.

Таким образом, его попытка править самостоятельно возвела на самую высокую вершину могущество фаворитки.

По мнению некоторых историков, в пятьдесят восемь лет Диана оставила свои женские уловки. Они описывают ее такой же Эгерией-матерью, какой ее увидел Марино Кавалли в 1546 году, «некой вдовствующей богиней», к которой король по привычке испытывал нежные чувства. У нас на этот счет совершенно иное мнение. Разве не 10 августа 1558 года Генрих «умолял» свою даму «всегда помнить о том, кто никогда не любил и никогда не полюбит» никого, кроме нее? На самом деле, кажется, что это незыблемое очарование просуществовало до самого конца. В дальнейшем оно самым неожиданным образом повлияет на изменения в дипломатии и религии на Западе.

* * *

Прибытие Франциска Лотарингского в Сен-Жермен 6 октября можно было сравнить с явлением Мессии. Молодой кардинал Людовик де Гиз, его брат, вошел в Совет, и члены воинствующего племени, отделавшись от своего врага, коннетабля, посчитали, что власть в государстве отныне в их руках.

Несмотря на ужасную нищету и пустоту казны, войско было собрано и готово. Командование было доверено Гизу, но цель экспедиции устанавливал не он. Сам король, пренебрегая мнением Совета, настоял на следовании старому плану Монморанси и Колиньи, под которым подразумевалась осада Кале. Еще в юности он мечтал освободить прибрежную зону, изгнать оттуда англичан.

Решение было принято в ноябре. Королевство было подобно кораблю, терпящему бедствие, враг стоял у ворот. Французов поддерживала лишь надежда на воинское искусство Гиза.

Кардинал Лотарингский посчитал сложившуюся обстановку благоприятной для того, чтобы навсегда возвеличить свой дом, поставить его представителей на ступени, ведущие к трону: он настоял на заключении брака дофина и своей племянницы, Марии Стюарт.

Роза Шотландии достигла пятнадцатилетнего возраста, а ее красота — того блеска, который никогда не перестанет ослеплять мужчин. Кто мог бы не полюбить ее? При дворе она «правила, увлекала, волновала умы». Ни один художник, ни один поэт не мог помешать тому, что рядом с ней богиня казалась выцветшей кокеткой, а королева бесформенной дуэньей. Екатерина, которая знала, какие чувства к ней испытывала дерзкая маленькая фея, пришла в ужас. Это ничего бы не изменило, если бы Диана не была столь же взволнована.

В течение двадцати пяти лет госпожа де Валентинуа боялась появления правительницы королевской крови, молодой, красивой, властной. Именно для того чтобы избежать этой опасности, она защищала Медичи, окружала ее заботой, навязывала ее королю, следила за рождением ее бесчисленных детей. И вот внезапно, когда она уже давно была уверена, что ей ничто не угрожает, возник этот кошмар. Под руководством своих дядей королева-дофина в ее годы, обладая такой внешностью, быстро стала бы королевской любовницей: она бы не просто стала оспаривать власть у шестидесятилетней фаворитки, она бы выставила ее в смешном виде.

Диану привело в ярость происшествие с Флеминг. Этот удар заставил ее вздрогнуть. Какое безумство она совершила, излишне перегрузив одну из чаш весов! Если бы только сейчас она была уверена в преданности этих преисполненных важности Гизов! Но Карл Лотарингский, забыв о милостях и ласках, которыми она его окружала, стал относиться к ней с невыносимым высокомерием!

В тюрьме Гента коннетабль, которому прекрасно было известно обо всем, беспокоился не меньше. Ему удалось отправить королю письмо, в котором он предлагал положить конец войне, женив дофина на сестре Филиппа II. Диане это предложение показалось даром небес.

Генрих, который согласился объявить о помолвке в день Всех королей, стал колебаться, отказался от сказанного под предлогом того, что ему захотелось, чтобы бракосочетание совпало с днем созыва Генеральных Штатов. Гиз вновь отправился к войскам, обуреваемый желанием завоевать одновременно Кале и дофина.

За восемь дней ему покорилось место, считавшееся неприступным, то самое место, о котором англичане говорили:

Для Франции это было подобно возрождению. Стыд, уныние, страх, распространившиеся после битвы при Сен-Кантене, рассеялись. Гиз возвратился к торжествующему королю буквально преображенным.

Как можно было отказать хоть в чем-нибудь этому спасителю, этому идолу? Напрасно вступили в союз королева и фаворитка. Напрасно Екатерина, ссылаясь на слабое здоровье своего четырнадцатилетнего сына, вздыхала, что эта женитьба его убьет. Напрасно Диана прибегала к самым изощренным уловкам. Король, поставленный в безвыходное положение волнениями в народе и губительной для страны войной, не мог оскорбить человека, который олицетворял мощь государства. Как нерешительный человек, доведенный до крайности, он отрезал:

— Я хочу, чтобы этот брак состоялся, чтобы я больше не ломал над этим голову и чтобы, покончив с этим раз и навсегда, можно было заниматься другими делами.

Двадцать четвертого апреля 1558 года королева Шотландии стала дофиной Франции.

Диана, будучи реалисткой, и не подумала жаловаться, так как знала, что это не принесет пользы. Ей нужно было извлечь как можно большую выгоду из того времени, которым она еще располагала, и возвести преграду для дальнейшего увеличения могущества Гизов, могущества, выстроенного ее собственными руками, жертвой которого она теперь рисковала оказаться. Именно тогда она поменяла союзника и после одиннадцати лет тайного противостояния во второй раз объединилась с Монморанси.