Генрих, который с трудом переносил надменного кардинала Лотарингского, принялся оплакивать отсутствие пленника. Герцогиня, сменившая лагерь, восхваляла мудрость этого министра и без труда превратила сожаление в настоящую тоску.

«Без Вас, — втайне писал король своему коннетаблю, — дни мне кажутся годами». И несколько недель спустя после женитьбы дофина:

Это и стало причиной того, что королева полностью изменила свое поведение. Прошло то время, когда Екатерина смиренно наблюдала за придворными интригами. Мимолетно испробовав вкус власти, ученица Макиавелли в полном расцвете своих интеллектуальных и физических сил не хотела для себя такого же будущего, каким было ее прошлое. И так как всем казалось, что будущее за Гизами, она забыла все свои обиды и протянула кардиналу руку, которую хитрый прелат, давно уже догадавшийся, что это за женщина, с огромной радостью принял.

* * *

Мария Стюарт и ее родственники были не единственными, кто не давал спокойно спать престарелой любовнице. Ее враги-протестанты также причиняли ей беспокойство. Число этих людей необозримо увеличилось, и их упорство переходило всякие границы. Они не довольствовались тем, что наносили оскорбление Богу, вели себя вызывающе по отношению к Церкви, они, кроме этого, осмелились посягнуть на спокойствие придворных, грандов, на частную жизнь короля! Неслыханное оскорбление, которое несколько лет тому назад нанес королю портной, вновь и вновь повторялось в протестантских проповедях, становилось содержанием памфлетов, песенок. Кальвинисты во всеуслышание называли имя фаворитки, осуждали супружескую измену Христианнейшего короля.

Диана лучше, чем кто бы то ни было, знала, как Генрих ненавидел скандалы и боялся их. Эти слухи могли заставить его оцепенеть от ужаса, терзаться сомнениями, поверить в необходимость отнять опасное оружие у тех, кого он поклялся погубить именем христианской церкви.

И это еще была не самая серьезная опасность. Молодая красавица могла бы пренебрежительно относиться к презрительным отзывам, насмехаться над проповедями так же, как и над сатирой. Но этого уже не могла себе позволить женщина, стоявшая на пороге зимы своей жизни, потрясающая представительница старого поколения, каждая черта лица которой была уязвима.

Злословие протестантов превратило Ориану в Иезавель. Его нужно было остановить любой ценой и покарать.

Вплоть до 1557 года правительство довольно сурово преследовало еретиков, но непостоянно и иногда непоследовательно. Затем король внезапно осознал, каких невиданных успехов достигла «секта», и прибег к крайним средствам: 13 февраля 1557 года он попросил у папы разрешения на установление Инквизиции во Франции. Впрочем, протестанты, к которым каждый день примыкало множество недовольных, ничуть не были этим напуганы.

Пятого сентября, в разгар смутного периода, последовавшего за поражением, была обнаружена «ассамблея, проводимая на улице Сен-Жак… где присутствовало бессчетное количество мужчин и женщин благородного происхождения, а также и простого люда, которым читали проповеди на Женевский манер, и большинство из них было арестовано, что вызвало много шума и волнение в народе».

Диана потребовала примерного наказания. «Госпожа герцогиня де Валентинуа, — Написал 24 октября кардиналу Караффе нунций Лоренцо Ленти, — здесь при дворе активно способствует успеху дела религии и святой римской Церкви: она ожесточенно борется со всеми противниками веры и делает все для того, чтобы они были наказаны за их грехи».

Итак, нет никаких сомнений: ожесточение Генриха против протестантов и возобновление его дружбы, его привязанности к Монморанси, эти два чувства, которые в дальнейшем спровоцировали революцию в Европе, заронила, поддержала и укрепила в сердце короля Диана де Пуатье.

Франция 1558 года была подобна колоссу, которого пожирали три опасные болезни: анархия центральной власти — упадок в экономике — раскол внутри страны. При дворе правительственные круги были подвластны козням заговорщических группировок. В деревнях вдоль дорог можно было увидеть умерших от голода людей. Стоимость ливра — довольно показательный факт — за пятьдесят лет уменьшилась вполовину. Девальвация, инфляция, чрезмерно высокие налоги, рост цен доводили до изнеможения рантье, чиновников, мелкую знать. Целые города лежали в руинах.

Эта ситуация не меньше, чем духовный кризис, повлияла на невиданный размах идеи Реформации, приверженцы которой составляли примерно треть населения.

Значительное, преследуемое меньшинство, которое находило поддержку у немецких принцев, союзников короля, и в армии, состоявшей, по большей части, из наемников-лютеран и протестантов, неизбежно и даже вопреки собственной доктрине превратилось в партию оппозиции. При этом ни у кого не появлялось мысли о необходимости отделения церкви от государства. Но как же, чуть позже, ученики Кальвина, среди которых находился первый принц крови (Антуан де Бурбон) общались с представителями всех слоев населения, как же эти увлеченные люди могли не попытаться сначала отречься от королевской власти, а затем и захватить ее?

Какое-то время спустя после Сен-Кантена протестанты еще не понимали, что из этой первой необходимости для них уже выросла вторая. «Во всех уголках государства пылает огонь, и воды всех морей не было бы достаточно, чтобы потушить его», — писал Кальвину пастор Макар.

Французский король, который бы больше, чем о религии, заботился о мировом господстве, вероятно, захотел бы встать во главе этой обширнейшей революции, охватившей всю Европу, и превратить войну в крестовый поход наоборот, с новыми силами нанеся неотразимый удар Риму и Австрийскому дому.

Но Генрих II, не способный на такое, естественно, стремился к миру, чтобы установить порядок в своем государстве. Теперь, после взятия Кале, это уже не было позором, он даже мог выдвигать свои условия Филиппу II, который точно так же нуждался в деньгах и мечтал вновь перейти через Пиренеи. Впрочем, таковы были его намерения, когда назначали дату совещания между Гранвелем и кардиналом Лотарингский.

И тут произошли два решающих события: все так же воинственно настроенный Карл Лотарингский умышленно сорвал только что начавшиеся переговоры; протестанты провели то, что мы бы назвали массовой демонстрацией.

На протяжении шести дней тысячи «протестантов» различного происхождения во главе с Антуаном де Бурбоном, ставшим королем Наварры, шествовали по улице Пре-де-Клерк в Париже, распевая псалмы. Городские власти были бессильны что-либо сделать, чтобы заставить их молчать, а вмешавшиеся стражи порядка были вынуждены отступить.

Генрих представил себе восставших еретиков, захвативших целую улицу. Безмерно потрясенный, он воскликнул:

— Я клянусь, если я улажу внешнеполитические дела, я сделаю так, что на улицах прольется кровь и будут валяться головы этого лютеранского сброда!