— А ваша манера другая?

— Мы всегда решаем наши вопросы мирным путем.

— Я это заметил.

— И тем не менее, это так, иначе я бы с вами не торговался. Но обойдемся мы одним дополнительным нолем. За ваши сведения вы получите пятьдесят тысяч долларов и это мое последнее слово. Не упускайте свой шанс. Пятьдесят тысяч — эта сумма, которую мы должны были заплатить Коцику, и нам все равно кому она достанется: ему или вам.

— Черт с вами. Согласен, — решаю я.

— Вы хорошо все запомнили? — в его голосе слышится беспокойство.

— Хорошо. Но место я вам назову только тогда, когда получу бабки.

— Договорились, — отвечает он и поднимает свою рюмку. — Ну что, будем здоровы!

Я беру свой коньяк и выпиваю до дна.

— Если вы готовы, мы можем тут же отправится на место: мы получим то, что собирались, а вы — ваши деньги, — говорит он с улыбкой лисицы, забравшейся в курятник.

Я пытаюсь сказать, но вдруг осознаю, что не знаю, что отвечать. Деньги? Какие деньги? Этот что ли особый товар, выполняющий роль всеобщего эквивалента стоимости? Разве кто-то об этом что-то говорил? Я смотрю на сидящего напротив мужчину и ловлю себя на мысли, что его страшная физия, больше не вызывает у меня отвращения. Напротив. Теперь я нахожу его весьма симпатичным человеком. Я хочу приветливо улыбнуться ему, но понимаю, что у меня больше нет лица. Мое тело становиться воздушным и я чувствую, как отрываюсь от стула. Я стал птицей, а разве птицам нужны деньги?

Внезапно чувство невесомости проходит. Голова становиться точно свинцовая и перевешивает все остальное тело. Я успеваю заметить, как пол срывается со своего места и быстро несется в сторону моего лица. Слышу громкое «шмяк» и понимаю, что лежу на полу.

Надо мной склоняются чьи-то лица, среди которых различаю лицо человека, с которым я только что разговаривал. Слышу их далекие голоса.

— Что с ним?

— Ему плохо. Надо вызвать скорую. Это приступ.

— Не надо, — возражает голос моего знакомого, — это скоро пройдет. C моим другом такое иногда случается. Ему нужно на свежий воздух. Я отвезу его домой.

Меня осторожно поднимают и выводят на улицу. Усаживают в чью-то машину. Я засыпаю.

Очнувшись, я понял, что лежу на полу в совершенно темном помещение в одном нижнем белье. Несмотря на ужасную головную боль, отлично помню все предшествующие события: как я сидел в ресторане, как договаривался с человеком, с мордой ходячего трупа про цену на секрет покойного и как потом вырубился.

Постепенно до меня доходит, что этот пидор подбросил мне в рюмку какое-то дерьмо так, что я ничего не заметил. Странно. А ведь все время я смотрел на него! Недаром, я еще тогда подумал, что у него пальцы как у фокусника. Кио, мать его за ногу!

Еще раньше я был уверен, что они попытаются вытащить из меня информацию даром, а все его болтовня насчет пятидесяти тысяч была лишь для того, чтобы усыпить мою бдительность, поэтому этот вариант, что меня попытаются захватить, рассматривался как один из наиболее вероятных. Что ж, им это удалось блестяще. Правда, я ожидал, что-то вроде пистолетного ствола в спину, или ножа незаметно приставленного между ребер.

Ну да ладно! В принципе, все пока идет, как задумано.

Удивительно, но руки и ноги у меня совершенно свободны. Делаю попытку подняться, но отрываюсь от поверхности только на сантиметров двадцать и после снова распластываюсь на холодном, твердом, явно бетонном полу.

Решая повторить движение, предварительно упростив себе задачу: я просто сжимаю руку в кулак, и понимаю, что я совершенно обессилел. Ясно, почему меня не связали. В таком состоянии я все равно никуда не денусь. Они прекрасно знали, как действует на людей та дурь, которую я проглотил.

Понимаю, что за мной скоро придут для обстоятельного разговора, поэтому необходимо воспользоваться отпущенным мне временем и постараться максимально восстановить силы.

Оставаясь в лежачем положении, поочередно начинаю напрягать мышцы рук и ног. Сначала получается очень вяло, но скоро дела налаживаются. Переворачиваюсь на живот и пытаюсь на руках отжаться от пола. Отжимаюсь лишь до половины — руки снова перестают слушаться. Я падаю на пол и при ударе прикусываю себе язык. Во рту у меня сильный вкус крови. Издаю целую серию ругательств, как абстрактного содержания, так и конкретных, направленных по адресу покойного Коцика и его препаскудных корешей.

Приступ злобы, овладевший мною в результате неудачи, придает сил. Немного отдохнув, я повторяю попытки отжаться, до тех пор, пока мне это не удается. Минут через десять я уже могу стоять на ногах, хотя меня еще изрядно покачивает и немного тошнит, как после морской болезни.

За дверями слышаться шаги. Снова падаю и изображаю состояние прострации и полного расслабления.

Скрипит отодвигающийся засов и одновременно с этим в помещении загорается тусклая лампочка, подвешенная к потолку в дальнем конце помещения. Осматриваюсь. Я в небольшой котельной или бойлерной. Вдоль стен проходят толстые трубы. В углу комнаты установлен большой газоугольный отопительный котел. Там же рядом стоит облезлая деревянная табуретка и такая же тумбочка.

Дверь открывается, и входят двое существ, которых назвать людьми можно только с большой оговоркой. Первый — это Калачев собственной персоной с пластырем на весь нос и с синяками под глазами. Он одет в пестрый спортивный костюм, который дополняют кроссовки на высокой рифленой подошве. Все это делает его похожим на боксера, который только что провел бой на звание чемпиона мира по версии WBI и проиграл его.

Второй тот, кого я окрестил Крюгером, он же фокусник, подсыпавший мне в рюмку наркотик.

Судя по выражение того, что у всех нормальных людей называется лицом, Калачев уже сейчас не прочь начать матч-реванш, но до поры до времени вынужден сдерживаться, гонг еще не прозвучал. Я пока ничего не рассказал им, поэтому удары по моей голове противопоказаны.

— Очухался, сучара — слышу я над собой его голос, — на, портки одень!

Скомканный ворох одежды падает мне на грудь. Я беру джинсы и приподнимаюсь, чтобы удобней было одеваться, но тут Калачев, будучи не в силах удержаться от искушения, со всего размаха погружает свою ногу мне в живот. Несмотря на то, что я предполагал нечто подобное и был к этому готов, сдержать удар мне не удается. Не тот случай! И я не в форме, и эта гнида Калачев не дистрофик.

На пару секунд у меня складывается твердое впечатление, что меня лягнула лошадь Прежевальского. Дыхание перехватывает, я отрываюсь от земли, отлетаю в сторону и вдобавок ко всему ударяюсь затылком о толстую чугунную трубу. Обнадеживающее начало, нечего сказать! Пол начинает танцевать подо мной ламбаду, перезвон колоколов расплывается по всей голове, как на Великдень.