Мысли метались в ее голове, словно всполошившиеся куры по курятнику, когда они почуют прячущуюся в кустах лису.

Но чего же она боится? Ведь ее муж не хитрый лис, а добрый викарий, который, разумеется, не набросится на нее внезапно, как плотоядный хищник. И все-таки любопытно, как священники относятся к прелюбодеянию? В Библии сказано, что это грех. Однако коль скоро их с Джайлзом брак благословил сам епископ, значит, из этого правила бывают исключения. Вероятно, Джайлз удостоился такого исключения в награду за свое многолетнее пасторское служение. Как же он, однако, поведет себя в их первую брачную ночь? Неужели они будут до утра читать вслух псалтырь и молиться?

Вчера он страстно поцеловал ее в своем кабинете и потом так распалился, что отправил от греха подальше домой. И все же…

Сегодня утром, во время венчания, ее не оставляла мысль о том, что она, Офелия Эпплгейт, совершила едва ли не святотатство, осмелившись явиться под своды собора Святого Павла в свадебном платье и, встав рядом с викарием, повторять за епископом слова супружеской клятвы. Она чувствовала себя рядом со своим безгрешным женихом величайшей грешницей, не достойной стать женой уважаемого пастора. Вот и теперь ее вновь обуяли тяжкие сомнения…

Дверь спальни внезапно распахнулась, и Офелия подпрыгнула с перепугу на кровати.

Вошедший Джайлз тепло улыбнулся ей, и внутри у нее все словно бы перевернулось. Она мгновенно забыла все свои тревожные мысли.

Он затворил за собой дверь, подошел к супружеской кровати и, наклонившись над Офелией, привлек ее к себе, чтобы поцеловать в губы.

Она зажмурилась и замерла, предвкушая медовую сладость поцелуя.

– Извини, дорогая! Одна моя прихожанка попросила меня причастить ее тяжело больного мужа, – сказал Джайлз. – Поэтому я задержался. Господь воздаст тебе за твое долготерпение.

Он наконец поцеловал ее, но Офелия не отреагировала на его поцелуй с обычной страстностью. Он удивленно спросил:

– Что с тобой, любимая? Уж не боишься ли ты; что мои пасторские обязанности будут слишком часто вынуждать меня отлучаться из дома? Обещаю постараться не злоупотреблять твоим терпением и не заставлять тебя скучать в одиночестве.

– Дело вовсе не в этом, Джайлз. Не такая уж я законченная эгоистка. Меня тревожит совсем другое…

Совершенно смутившись, Офелия села и спустила с кровати на пол ноги. Джайлз нахмурился и сел с ней рядом, даже не обняв за плечи, к огорчению Офелии.

Она долго не могла подобрать нужные слова и молчала, пытаясь собраться с мыслями.

Джайлз со свойственной ему деликатностью не торопил ее. Наконец она набралась смелости и выпалила:

– Видишь ли, Джайлз, дело в том, что, когда ты меня целуешь, меня охватывают какие-то странные чувства! Ничего подобного я прежде никогда не испытывала. И это меня смущает…

Его глаза вспыхнули, и Офелия, покраснела.

– Интересное начало, – с напыщенным видом произнес он, однако взгляд его продолжал искриться.

– Ты очень привлекательный мужчина, но при этом ты еще и викарий, – пролепетала Офелия. – И всякий раз, когда я вспоминаю об этом, я ощущаю себя грешницей и начинаю думать, что мне вовсе не следует позволять себе чувствовать то, что я чувствую, когда ты меня целуешь.

– Понимаю, – тяжело вздохнув, сказал Джайлз. – Очень хорошо, что ты завела этот разговор. Нам следует безотлагательно во всем разобраться, иначе эта непростая проблема будет тяготить нас еще многие годы.

Согласившись с ним, Офелия прикусила губу, совсем не уверенная, что им удастся разобраться в том, чего она пока совершенно не понимала. Наверняка знала она только одно – что в ее голове крепко засела мысль о предосудительности страстных лобзаний со священнослужителем. Это было, на ее взгляд, равноценно тому, как если бы она попыталась поцеловаться с кем-нибудь в церкви.

– Любовь моя! – наконец вкрадчиво произнес Джайлз. – Я, как тебе хорошо известно, отношусь к своему церковному служению серьезно, а потому неустанно молюсь за то, чтобы всегда оставаться примерным христианином и лучшим викарием.

– Это чистая правда, – сказала она, глядя ему в глаза.

– Облачение, которое я надеваю на воскресную мессу и по случаю больших церковных праздников, хранится в моей личной гардеробной в церкви. Моя добрая экономка регулярно чистит ее и тщательно отглаживает. Однако, покидая церковь, я переодеваюсь в цивильный костюм, а сутану оставляю в закрытом платяном шкафу. Ты с этим согласна?

– Да, – пролепетала Офелия, все еще не понимая, к чему он клонит.

– Разумеется, мои пасторские обязанности не ограничиваются проведением различных церемоний и обрядов в стенах храма. Я регулярно навещаю свою паству, утешаю больных и страждущих, помогаю прихожанам, обращающимся ко мне за вспомоществованием, – конечно же, по мере своих сил и возможностей.

Офелия поймала себя на том, что его голос убаюкивает ее, и тряхнула головой.

– Тем не менее, когда я возвращаюсь домой и сажусь вместе с тобой за обеденный стол, – продолжал Джайлз, как-то особенно тепло посмотрев на нее, – а уж тем более когда я ложусь в одну с тобой постель, я становлюсь для тебя только супругом, не более того! И тогда моя единственная обязанность – супружеская, призванная сделать тебя счастливой. Я люблю тебя, Офелия!

Она тихо охнула, не найдя слов, чтобы выразить свои чувства.

– В Библии на этот случай имеются стихи. Конечно, я не стану их цитировать сейчас, но скажу, что Господь даровал нам чудесные природные инстинкты. И я, с твоего позволения, просвещу тебя относительно того, как нам им надлежит следовать. Ты хочешь, любовь моя, узнать, как обернуть этот бесценный Божий дар к своему удовольствию? Хочешь ли ты познать сладость запретного плода?

Офелия чувственно вздохнула и затрепетала. Джайлз не стал больше утомлять ее философскими рассуждениями и риторическими вопросами и перешел от слов к делу.

Он взял ее за руку и начал целовать ей пальцы. Прикосновение его губ к ее коже было необыкновенно нежным. Все ее глупые опасения растаяли, и она, совершенно раскрепостившись, с головой окунулась в пучину новых ярких ощущений.

Джайлз принялся целовать Офелию в запястье и ладонь. По всему ее телу пробежала дрожь. Джайлз взял ее на руки и уложил на подушки. Офелия шумно задышала. Джайлз встал и начал раздеваться. Офелия с неподдельным интересом наблюдала за ним. Когда же пришла очередь снять брюки, Офелия зажмурилась и покраснела…

О каких же, любопытно, природных инстинктах он говорил? Уж не из-за них ли она так дрожит и нервничает, когда он обнимает ее и целует? Ей хотелось прикрыть свое пылающее от стыда лицо, но при этом она чувствовала, что не променяет новые ощущения ни на какие сокровища.

– Офелия! – вывел ее из размышлений голос мужа.

– Что, любимый? – прошептала она, открыв глаза. Вместо ответа Джайлз наклонился и поцеловал ее в губы.